Кроткого и честного Оперова я уже знал; теперь же бойкий, необыкновенно
умный Зухин, который, видимо, первенствовал в этом кружке, чрезвычайно
нравился мне. Это был маленький плотный брюнет с несколько оплывшим и
всегда глянцевитым, но чрезвычайно умным, живым и независимым лицом. Это
выражение особенно придавали ему невысокий, но горбатый над глубокими
черными глазами лоб, щетинистые короткие волоса и частая черная борода,
казавшаяся всегда небритой. Он, казалось, не думал о себе (что всегда мне
особенно нравилось в людях), но видно было, что никогда ум его не
оставался без работы. У него было одно из тех выразительных лиц, которые
несколько часов после того, как вы их увидите в первый раз, вдруг
совершенно изменяются в ваших глазах. Это случилось под конец вечера, в
моих глазах, с лицом Зухина. Вдруг на его лице показались новые морщины,
глаза ушли глубже, улыбка стала другая, и все лицо так изменилось, что я с
трудом бы узнал его.
Когда кончили читать, Зухин, другие студенты и я, чтоб доказать свое
желание быть товарищем, выпили по рюмке водки, и в штофе почти ничего не
осталось. Зухин спросил, у кого есть четвертак, чтоб еще послать за водкой
какую-то старую женщину, которая прислуживала ему. Я предложил было своих
денег, но Зухин, как будто не слыхав меня, обратился к Оперову, и Оперов,
достав бисерный кошелек, дал ему требуемую монету.
- Ты смотри не запей, - сказал Оперов, который сам ничего не пил.
- Небось, - отвечал Зухин, высасывая мозг из бараньей кости (я помню, в
это время я думал: от этого-то он так умен, что ест много мозгу).
- Небось, - продолжал Зухин, слегка улыбаясь, а улыбка у него была
такая, что вы невольно замечали ее и были ему благодарны за эту улыбку, -
хоть и запью, так не беда; уж теперь, брат, посмотрим, кто кого собьет, он
ли меня, или я его. Уж готово, брат, - добавил он, хвастливо щелкнув себя
по лбу. - Вот Семенов не провалился бы, он что-то сильно закутил.
Действительно, тот самый Семенов с седыми волосами, который в первый
экзамен меня так обрадовал тем, что на вид был хуже меня, и который,
выдержав вторым вступительный экзамен, первый месяц студенчества аккуратно
ходил на лекции, закутил еще до репетиций и под конец курса уже совсем не
показывался в университете.
- Где он? - спросил кто-то.
- Уж и я его из виду потерял, - продолжал Зухин, - в последний раз мы с
ним вместе Лиссабон разбили. Великолепная штука вышла. Потом, говорят,
какая-то история была... Вот голова! Что огня в этом человеке! Что ума!
Жаль, коли пропадет. А пропадет наверно: не такой мальчик, чтоб с его
порывами он усидел в университете.
Поговорив еще немного, все стали расходиться, условившись и на
следующие дни собираться к Зухину, потому что его квартира была ближе ко
всем прочим. Когда все вышли во двор, мне стало несколько совестно, что
все шли пешком, а я один ехал на дрожках, и я, стыдясь, предложил Оперову
довезти его.
|
|
|
|
