Мими до сих пор страдает. - И
Володя засмеялся.
- Не может быть! - сказал я с удивлением.
- Но главное, - продолжал Володя снова серьезно и вдруг начиная
говорить по-французски, - всей родне нашей как будет приятна такая
женитьба! И дети ведь у нее, верно, будут.
Меня так поразил здравый смысл и предвидение Володи, что я не знал, что
отвечать.
В это время к нам подошла Любочка.
- Так вы знаете? - спросила она с радостным лицом.
- Да, - сказал Володя, - только я удивляюсь, Любочка: ведь ты уже не в
пеленках дитя, что тебе может быть радости, что папа женится на
какой-нибудь дряни?
Любочка вдруг сделала серьезное лицо и задумалась.
- Володя! отчего же дряни? как ты смеешь так говорить про Авдотью
Васильевну? Коли папа на ней женится, так, стало быть, она не дрянь.
- Да, не дрянь, я так сказал, но все-таки...
- Нечего "но все-таки", - перебила Любочка, разгорячившись, - я не
говорила, что дрянь эта барышня, в которую ты влюблен; как же ты можешь
говорить про папа и про отличную женщину? Хоть ты старший брат, но ты мне
не говори, ты не должен говорить.
- Да отчего ж нельзя рассуждать про...
- Нельзя рассуждать, - опять перебила Любочка, - нельзя рассуждать про
такого отца, как наш. Мими может рассуждать, а не ты, старший брат.
- Нет, ты еще ничего не понимаешь, - сказал Володя презрительно, - ты
пойми. Что, это хорошо, что какая-нибудь Епифанова Дунечка заменит тебе
maman покойницу?
Любочка замолчала на минутку, и вдруг слезы выступили у нее на глаза.
- Я знала, что ты гордец, но не думала, чтоб ты был такой злой, -
сказала она и ушла от нас.
- В булку, - сказал Володя, сделав серьезно комическое лицо и мутные
глаза. - Вот рассуждай с ними, - продолжал он, как будто упрекая себя в
том, что он до того забылся, что решился снизойти до разговора с Любочкой.
На другой день погода была дурная, и еще ни папа, ни дамы не выходили к
чаю, когда я пришел в гостиную. Ночью был осенний холодный дождик, по небу
бежали остатки валившейся ночью тучи, сквозь которую неярко просвечивало
обозначавшееся светлым кругом, довольно высоко уже стоявшее солнце. Было
ветрено, сыро и сиверко. Дверь в сад была открыта, на почерневшем от
мокроты полу террасы высыхали лужи ночного дождя. Открытая дверь
подергивалась от ветра на железном крючке, дорожки были сыры и грязны;
старые березы с оголенными белыми ветвями, кусты и трава, крапива,
смородина, бузина с вывернутыми бледной стороной листьями бились на одном
месте и, казалось, хотели оторваться от корней; из липовой аллеи, вертясь
и обгоняя друг друга, летели желтые круглые листья и, промокая, ложились
на мокрую дорогу и на мокрую темно-зеленую отаву луга. Мысли мои заняты
были будущей женитьбой отца, с той точки зрения, с которой смотрел на нее
Володя. Будущее сестры, нас и самого отца не представляло мне ничего
хорошего. Меня возмущала мысль, что посторонняя, чужая и, главное, молодая
женщина, не имея на то никакого права, вдруг займет место во многих
отношениях - кого же? - простая молодая барышня, и займет место покойницы
матушки! Мне было грустно, и отец казался мне все больше и больше
виноватым.
|
|
|
|
