Она спрашивала его рассеянно о том,
был ли он счастлив в игре, и с снисходительной внимательностью, улыбаясь и
покачивая головою, слушала, что он говорил ей о том, что он делал в клубе,
и о том, что он в сотый раз ее просит никогда не дожидаться его. Но хотя
проигрыш и выигрыш, от которого, по его игре, зависело все состояние папа,
нисколько не интересовали ее, она снова каждую ночь первая встречала его,
когда он возвращался из клуба. К этим встречам, впрочем, кроме своей
страсти к самопожертвованию, побуждала ее еще затаенная ревность, от
которой она страдала в сильнейшей степени. Никто в мире не мог бы ее
убедить, что папа возвращался поздно из клуба, а не от любовницы. Она
старалась прочесть на лице папа его любовные тайны; и не прочтя ничего, с
некоторым наслаждением горя вздыхала и предавалась созерцанию своего
несчастия.
Вследствие этих и многих других беспрестанных жертв в обращении папа с
его женою в последние месяиы этой зимы, в которые он много проигрывал и
оттого был большей частью не в духе, стало уже заметно перемежающееся
чувство тихой ненависти, того сдержанного отвращения к предмету
привязанности, которое выражается бессознательным стремлением делать все
возможные мелкие моральные неприятности этому предмету.
Глава XLIII. НОВЫЕ ТОВАРИЩИ
Зима прошла незаметно, и уже опять начинало таять, и в университете уже
было прибито расписание экзаменов, когда я вдруг вспомнил, что надо было
отвечать из восемнадцати предметов, которые я слушал и из которых я не
слышал, не записывал и не приготовил ни одного. Странно, как такой ясный
вопрос: как же держать экзамен? - ни разу мне не представился. Но я был
всю зиму эту в таком тумане, происходившем от наслаждения тем, что я
большой и что я comme il faut, что, когда мне и приходило в голову: как же
держать экзамен? - я сравнивал себя с своими товарищами и думал: "Они же
будут держать, а большая часть их еще не comme il faut, стало быть, у меня
еще лишнее перед ними преимущество, и я должен выдержать". Я приходил на
лекции только потому, что уж так привык и что папа усылал меня из дома.
Притом же знакомых у меня было много, и мне было часто весело в
университете. Я любил этот шум, говор. хохотню по аудиториям; любил во
время лекции, сидя на задней лавке, при равномерном звуке голоса
профессора мечтать о чем-нибудь и наблюдать товарищей; любил иногда с
кем-нибудь сбегать к Матерну выпить водки и закусить и, зная, что за это
могут распечь после профессора, робко скрипнув дверью, войти в аудиторию;
любил участвовать в проделке, когда курс на курс с хохотом толпился в
коридоре. Все это было очень весело.
Когда уже все начали ходить аккуратнее на лекции, профессор физики
кончил свой курс и простился до экзаменов, студенты стали собирать
тетрадки и партиями готовиться, я тоже подумал, что надо готовиться.
Оперов, с которым мы продолжали кланяться, но были в самых холодных
отношениях, как я говорил уже, предложил мне не только тетрадки, но и
пригласил готовиться по ним вместе с ним и другими студентами.
|
|
|
|
