Я
старался казаться страстным, восторгался, ахал, делал страстные жесты,
когда что-нибудь мне будто бы очень нравилось, вместе с тем старался
казаться равнодушным ко всякому необыкновенному случаю, который видел или
про который мне рассказывали; старался казаться злым насмешником, не
имеющим ничего святого, и вместе с тем тонким наблюдателем; старался
казаться логическим во всех своих поступках, точным и аккуратным в жизни,
и вместе с тем презирающим все материальное. Могу смело сказать, что я был
гораздо лучше в действительности, чем то странное существо, которое я
пытался представлять из себя; но все-таки и таким, каким я притворялся,
Нехлюдовы меня полюбили и, к счастию моему, не верили, как кажется, моему
притворству. Одна Любовь Сергеевна, считавшая меня величайшим эгоистом,
безбожником и насмешником, как кажется, не любила меня и часто спорила со
мной, сердилась и поражала меня своими отрывочными, бессвязными фразами.
Но Дмитрий оставался все в тех же странных, больше чем дружеских
отношениях с нею и говорил, что ее никто не понимает и что она чрезвычайно
много делает ему добра. Его дружба с нею точно так же продолжала огорчать
все семейство.
Раз Варенька, разговаривая со мной про эту непонятную для всех нас
связь, объяснила ее так:
- Дмитрий самолюбив. Он слишком горд и, несмотря на весь свой ум, очень
любит похвалу и удивление, любит быть всегда первым, а тетенька в
невинности души находится в адмирации[*] перед ним и не имеет довольно
такту, чтобы скрывать от него эту адмирацию, и выходит, что она льстит
ему, только не притворно, а искренно.
[* От фр. "admiration" - восхищение.]
Это рассуждение запомнилось мне, и потом, разбирая его, я не мог не
подумать, что Варенька очень умна, и с удовольствием, вследствие этого,
возвысил ее в своем мнении. Такого рода возвышения, вследствие
открываемого мною в ней ума и других моральных достоинств, я производил,
хотя и с удовольствием, с некоторой строгой умеренностью и никогда не
доходил до восторга, крайней точки этого возвышения. Так, когда Софья
Ивановна, не устававшая говорить про свою племянницу, рассказала мне, как
Варенька в деревне, будучи ребенком, четыре года тому назад отдала без
позволения все свои платья и башмаки крестьянским детям, так что их надо
было отобрать после, я еще не сразу принял этот факт как достойный к
возвышению ее в моем мнении, а еще подтрунивал мысленно над нею за такой
непрактический взгляд на вещи.
Когда у Нехлюдовых бывали гости и между прочими иногда Володя и Дубков,
я самодовольно и с некоторым спокойным сознанием силы домашнего человека
удалялся на последний план, не разговаривал и только слушал, что говорили
другие. И все, что говорили другие, мне казалось до того неимоверно глупо,
что я внутренно удивлялся, как такая умная, логическая женщина, как
княгиня, и все ее логическое семейство могло слушать эти глупости и
отвечать на них.
|
|
|
|
