В
соседнем магазине, на вывеске которого был написан негр, курящий сигару, я
купил, тоже из желания не подражать никому, не Жукова, а султанского
табаку, стамбулку трубку и два липовых и розовых чубука. Выходя из
магазина к дрожкам, я увидел Семенова, который в штатском сюртуке, опустив
голову, скорыми шагами шел по тротуару. Мне было досадно, что он не узнал
меня. Я довольно громко сказал: "Подавай!" - и, сев на дрожки, догнал
Семенова.
[* оправа для карандаша (фр.).]
- Здравствуйте-с, - сказал я ему.
- Мое почтение, - отвечал он, продолжая идти.
- Что же вы не в мундире? - спросил я.
Семенов остановился, прищурил глаза и, оскалив свои белые зубы, как
будто ему было больно смотреть на солнце, но собственно затем, чтобы
показать свое равнодушие к моим дрожкам и мундиру, молча посмотрел на меня
и пошел дальше.
С Кузнецкого моста я заехал в кондитерскую на Тверской и, хотя желал
притвориться, что меня в кондитерской преимущественно интересуют газеты,
не мог удержаться и начал есть один сладкий пирожок за другим. Несмотря на
то, что мне было стыдно перед господином, который из-за газеты с
любопытством посматривал на меня, я съел чрезвычайно быстро пирожков
восемь всех тех сортов, которые только были в кондитерской.
Приехав домой, я почувствовал маленькую изжогу; но, не обратив на нее
никакого внимания, занялся рассматриванием покупок, из которых картина так
мне не понравилась, что я не только не отделал ее в рамку и не повесил в
своей комнате, как Володя, но даже тщательно спрятал ее за комод, где
никто не мог ее видеть. Port-crayon дома мне тоже не понравился; я положил
его в стол, утешая себя, однако, мыслью, что это вещь серебряная,
капитальная и для студента очень полезная. Курительные же препараты я
тотчас решил пустить в дело и испробовать.
Распечатав четвертку, тщательно набив стамбулку красно-желтым, мелкой
резки, султанским табаком, я положил на нее горящий трут и, взяв чубук
между средним и безымянным пальцем (положение руки, особенно мне
нравившееся), стал тянуть дым.
Запах табака был очень приятен, но во рту было горько и дыхание
захватывало. Однако скрепив сердце я довольно долго втягивал в себя дым,
пробовал пускать кольца и затягиваться. Скоро комната вся наполнилась
голубоватыми облаками дыма, трубка начала хрипеть, горячий табак
подпрыгивать, а во рту я почувствовал горечь и в голове маленькое
кружение. Я хотел уже перестать и только посмотреться с трубкой в зеркало,
как, к удивлению моему, зашатался на ногах; комната пошла кругом, и,
взглянув в зеркало, к которому я с трудом подошел, я увидел, что лицо мое
было бледно, как полотно. Едва я успел упасть на диван, как почувствовал
такую тошноту и такую слабость, что, вообразив себе, что трубка для меня
смертельна, мне показалось, что я умираю. Я серьезно испугался и хотел уже
звать людей на помощь и посылать за доктором.
Однако страх этот продолжался недолго.
|
|
|
|
