Раз я пришел прежде его, и так как лекция была любимого
профессора, на которую сошлись студенты, не имевшие обыкновения всегда
ходить на лекции, и места все были заняты, я сел на место Оперова, положил
на пюпитр свои тетради, а сам вышел. Возвратясь в аудиторию, я увидел, что
мои тетради переложены на заднюю лавку, а Оперов сидит на своем месте. Я
заметил ему, что я тут положил тетради.
[* это люди неблаговоспитанные (фр.).]
[** для молодого человека из хорошего дома (фр.).]
- Я не знаю, - отвечал он, вдруг вспыхнув и не глядя на меня.
- Я вам говорю, что я положил тут тетради, - сказал я, начиная нарочно
горячиться, думая испугать его своей храбростью. - Все видели, - прибавил
я, оглядываясь на студентов; но хотя многие с любопытством смотрели на
меня, никто не ответил.
- Тут мест не откупают, а кто пришел прежде, тот и садится, - сказал
Оперов, сердито поправляясь на своем месте и на мгновение взглянув на меня
возмущенным взглядом.
- Это значит, что вы невежа, - сказал я.
Кажется, что Оперов пробормотал что-то, кажется даже, что он
пробормотал: "А ты глупый мальчишка", - но я решительно не слыхал этого.
Да и какая бы была польза, ежели бы я это слышал? браниться, как
manants[*] какие-нибудь, больше ничего? (Я очень любил это слово manant, и
оно мне было ответом и разрешением многих запутанных отношений.) Может
быть, я бы сказал еще что-нибудь, но в это время хлопнула дверь, и
профессор в синем фраке, расшаркиваясь, торопливо прошел на кафедру.
[* мужичье (фр.).]
Однако перед экзаменом, когда мне понадобились тетради, Оперов, помня
свое обещание, предложил мне свои и пригласил заниматься вместе.
Глава XXXVII. СЕРДЕЧНЫЕ ДЕЛА
Сердечные дела занимали меня в эту зиму довольно много. Я был влюблен
три раза. Раз я страстно влюбился в очень полную даму, которая ездила при
мне в манеже Фрейтага, вследствие чего каждый вторник и пятницу - дни, в
которые она ездила, - я приходил в манеж смотреть на нее, но всякий раз
так боялся, что она меня увидит, и потому так далеко всегда становился от
нее и бежал так скоро с того места, где она должна была пройти, и так
небрежно отворачивался, когда она взглядывала в мою сторону, что я даже не
рассмотрел хорошенько ее лица и до сих пор не знаю, была ли она точно
хороша собой, или нет.
Дубков, который был знаком с этой дамой, застав меня однажды в манеже,
где я стоял, спрятавшись за лакеями и шубами, которые они держали, и узнав
от Дмитрия о моей страсти, так испугал меня предложением познакомить меня
с этой амазонкой, что я опрометью убежал из манежа и, при одной мысли о
том, что он ей сказал обо мне, больше не смел входить в манеж, даже до
лакеев, боясь встретить ее.
Когда я бывал влюблен в незнакомых и особенно замужних женщин, на меня
находила застенчивость, еще в тысячу раз сильнее той, которую я испытывал
с Сонечкой. Я боялся больше всего на свете того, чтобы мой предмет не
узнал о моей любви и даже о моем существовании.
|
|
|
|
