И все я был один, и все мне казалось, что таинственно величавая
природа, притягивающий к себе светлый круг месяца, остановившийся зачем-то
на одном высоком неопределенном месте бледно-голубого неба и вместе
стоящий везде и как будто наполняющий собой все необъятное пространство, и
я, ничтожный червяк, уже оскверненный всеми мелкими, бедными людскими
страстями, но со всей необъятной могучей силой воображения и любви, - мне
все казалось в эти минуты, что как будто природа, и луна, и я, мы были
одно и то же.
Глава XXXIII. СОСЕДИ
Меня очень удивило в первый день нашего приезда то, что папа назвал
наших соседей Епифановых славными людьми, и еще больше удивило то, что он
ездил к ним. У нас с Епифановыми с давних пор была тяжба за какую-то
землю. Будучи ребенком, не раз я слышал, как папа сердился за эту тяжбу,
бранил Епифановых, призывал различных людей, чтобы, по моим понятиям,
защищаться от них, слышал, как Яков называл их нашими неприятелями и
черными людьми, и помню, как maman просила, чтоб в ее доме и при ней даже
не упоминали про этих людей.
По этим данным я в детстве составил себе такое твердое и ясное понятие
о том, что Епифановы наши враги, которые готовы зарезать или задушить не
только папа, но и сына его, ежели бы он им попался, и что они в буквальном
смысле черные люди, что, увидев в год кончины матушки Авдотью Васильевну
Епифанову, la belle Flamande, ухаживающей за матушкой, я с трудом мог
поверить тому, что она была из семейства черных людей, и все-таки удержал
об этом семействе самое низкое понятие. Несмотря на то, что в это лето мы
часто виделись с ним, я продолжал быть странно предубежден против всего
этого семейства. В сущности же вот кто такие были Епифановы. Семейство их
состояло из матери, пятидесятилетней вдовы, еще свеженькой и веселенькой
старушки, красавицы дочери Авдотьи Васильевны и сына, заики, Петра
Васильевича, отставного холостого поручика, весьма серьезного характера.
Анна Дмитриевна Епифанова лет двадцать до смерти мужа жила врозь с ним,
изредка в Петербурге, где у нее были родственники, но большею частию в
своей деревне Мытищах, которая была в трех верстах от нас. В околодке
рассказывали про ее образ жизни такие ужасы, что Мессалина в сравнении с
нею была невинное дитя. Вследствие этого-то матушка и просила, чтобы в ее
доме не поминали даже имени Епифановой; но, совершенно не иронически
говоря, нельзя было верить и десятой доле самых злостных из всех родов
сплетней - деревенских соседских сплетней. Но в то время, когда я узнал
Анну Дмитриевну, хотя и был у нее в доме из крепостных конторщик Митюша,
который, всегда напомаженный, завитой и в сюртуке на черкесский манер,
стоял во время обеда за стулом Анны Дмитриевны, и она часто при нем
по-французски приглашала гостей полюбоваться его прекрасными глазами и
ртом, ничего и похожего не было на то, что продолжала говорить молва.
|
|
|
|
