Часто тоже долго по вечерам я
просиживал незамеченным в зале, прислушиваясь к звуку "соловья", которого
двумя пальцами наигрывала на фортепьянах Гаша, сидя одна при сальной
свечке в большой зале. А уж при лунном свете я решительно не мог не
вставать с постели и не ложиться на окно в палисадник и, вглядываясь в
освещенную крышу Шапошникова дома, и стройную колокольню нашего прихода, и
в вечернюю тень забора и куста, ложившуюся на дорожку садика, не мог не
просиживать так долго, что потом просыпался с трудом только в десять часов
утра.
Так что, ежели бы не учителя, которые продолжали ходить ко мне, не St.
- Jerome, который изредка нехотя подстрекал мое самолюбие, и, главное, не
желание показаться дельным малым в глазах моего друга Нехлюдова, то есть
выдержать отлично экзамен, что, по его понятиям, было очень важною вещью,
- ежели бы не это, то весна и свобода сделали бы то, что я забыл бы даже
все то, что знал прежде, и ни за что бы не выдержал экзамена.
Глава X. ЭКЗАМЕН ИСТОРИИ
Шестнадцатого апреля я в первый раз под покровительством St. - Jerome'а
вошел в большую университетскую залу. Мы приехали с ним в нашем довольно
щегольском фаэтоне. Я был во фраке в первый раз в моей жизни, и все
платье, даже белье, чулки, было на мне самое новое и лучшее. Когда швейцар
снял с меня внизу шинель и я предстал пред ним во всей красоте своей
одежды, мне даже стало несколько совестно за то, что я так ослепителен.
Однако, едва только я вступил в светлую паркетную залу, наполненную
народом, и увидел сотни молодых людей в гимназических мундирах и во
фраках, из которых некоторые равнодушно взглянули на меня, и в дальнем
конце важных профессоров, свободно ходивших около столов и сидевших в
больших креслах, как я в ту же минуту разочаровался в надежде обратить на
себя общее внимание, и выражение моего лица, означавшее дома и еще в сенях
как бы сожаление в том, что я против моей воли имею вид такой благородный
и значительный, заменилось выражением сильнейшей робости и некоторого
уныния. Я даже впал в другую крайность и обрадовался весьма, увидав на
ближайшей лавке одного чрезвычайно дурно, нечистоплотно одетого господина,
еще не старого, но почти совсем седого, который, в отдалении от других,
сидел на задней лавке. Я тотчас же подсел к нему и стал рассматривать
экзаменующихся и делать о них свои заключения. Много тут было
разнообразных фигур и лиц, но все они, по моим тогдашним понятиям, легко
распределялись на три рода.
Были такие же, как я, явившиеся на экзамен с гувернерами или
родителями, и в числе их меньшой Ивин с знакомым мне Фростом и Иленька
Грап с своим старым отцом. Все таковые были с пушистыми подбородками,
имели выпущенное белье и сидели смирно, не раскрывая книг и тетрадей,
принесенных с собою, и с видимой робостью смотрели на профессоров и
экзаменные столы. Второго рода экзаменующиеся были молодые люди в
гимназических мундирах, из которых многие уже брили бороды.
|
|
|
|
