Я скоро понял, в чем дело, и с
страшной головной болью, расслабленный, долго лежал на диване, с тупым
вниманием вглядываясь в герб Бостонжогло, изображенный на четвертке, в
валявшуюся на полу трубку, окурки и остатки кондитерских пирожков, и с
разочарованием грустно думал: "Верно, я еще не совсем большой, если не
могу курить, как другие, и что, видно, мне не судьба, как другим, держать
чубук между средним и безымянным пальцем, затягиваться и пускать дым через
русые усы".
Дмитрий, заехав за мною в пятом часу, застал меня в этом неприятном
положении. Выпив стакан воды, однако, я почти оправился и был готов ехать
с ним.
- И что вам за охота курить, - сказал он, глядя на следы моего курения.
- Это все глупости и напрасная трата денег. Я дал себе слово не курить...
Однако поедем скорей, еще надо заехать за Дубковым.
Глава XIV. ЧЕМ ЗАНИМАЛИСЬ ВОЛОДЯ С ДУБКОВЫМ
Как только Дмитрий вошел ко мне в комнату, по его лицу, походке и по
свойственному ему жесту во время дурного расположения духа, подмигивая
глазом, гримасливо подергивать головой набок, как будто для того, чтобы
поправить галстук, я понял, что он находился в своем холодно упрямом
расположении духа, которое на него находило, когда он был недоволен собой,
и которое всегда производило охлаждающее действие на мое к нему чувство. В
последнее время я уже начинал наблюдать и обсуживать характер моего друга,
но дружба наша вследствие этого нисколько не изменилась: она еще была так
молода и сильна, что, с какой бы стороны я ни смотрел на Дмитрия, я не мог
не видеть его совершенством. В нем было два различные человека, которые
оба были для меня прекрасны. Один, которого я горячо любил, добрый,
ласковый, кроткий, веселый и с сознанием этих любезных качеств. Когда он
бывал в этом расположении духа, вся его наружность, звук голоса, все
движения говорили, казалось: "Я кроток и добродетелен, наслаждаюсь тем,
что я кроток и добродетелен, и вы все это можете видеть". Другой -
которого я только теперь начинал узнавать и перед величавостью которого
преклонялся - был человек холодный, строгий к себе и другим, гордый,
религиозный до фанатизма и педантически нравственный. В настоящую минуту
он был этим вторым человеком.
С откровенностью, составлявшей необходимое условие наших отношений, я
сказал ему, когда мы сели в дрожки, что мне было грустно и больно видеть
его в нынешний счастливый для меня день в таком тяжелом, неприятном для
меня расположении духа.
- Верно, что-нибудь вас расстроило: отчего вы мне не скажете? - спросил
я его.
- Николенька! - отвечал он неторопливо, нервически поворачивая голову
набок и подмигивая. - Ежели я дал слово ничего не скрывать от вас, то вы и
не имеете причин подозревать во мне скрытность. Нельзя всегда быть
одинаково расположенным, а ежели что-нибудь меня расстроило, то я сам не
могу себе дать отчета.
"Какой это удивительно открытый, честный характер", - подумал я и
больше не заговаривал с ним.
|
|
|
|
