"Кормить лошадь надо! нельзя, барин", - бормотал он.
Насилу я уговорил его остановиться, предложив ему два двугривенных. Он
остановил лошадь, внимательно осмотрел меня и сказал: "Садись, барин".
Признаюсь, я боялся несколько, что он завезет меня в глухой переулок и
ограбит. Ухватив его за воротник изорванного армячишка, причем его
сморщенная шея над сильно сгорбленной спиной как-то жалобно обнажалась, я
влез верхом на волнообразное голубенькое колыхающееся сиденье, и мы
затряслись вниз по Воздвиженке. Дорогой я успел заметить, что спинка
дрожек была обита кусочком зеленоватенькой материи, из которой был и армяк
извозчика; это обстоятельство почему-то успокоило меня, и я уже не боялся,
что извозчик завезет меня в глухой переулок и ограбит.
Солнце уже поднялось довольно высоко и ярко золотило куполы церквей,
когда мы подъехали к монастырю. В тени еще держался мороз, но по всей
дороге текли быстрые мутные ручьи, и лошадь шлепала по оттаявшей грязи.
Войдя в монастырскую ограду, у первого лица, которое я увидал, я спросил,
как бы мне найти духовника.
- Вон его келья, - сказал мне проходивший монах, останавливаясь на
минутку и указывая на маленький домик с крылечком.
- Покорно вас благодарю, - сказал я...
Но что обо мне могли думать монахи, которые, друг за другом выходя из
церкви, все глядели на меня? Я был ни большой, ни ребенок; лицо мое было
не умыто, волосы не причесаны, платье в пуху, сапоги не чищены и еще в
грязи. К какому разряду людей относили меня мысленно монахи, глядевшие на
меня? А они смотрели на меня внимательно. Однако я все-таки шел по
направлению, указанному мне молодым монахом.
Старичок в черной одежде, с густыми седыми бровями, встретился мне на
узенькой дорожке, ведущей к кельям, и спросил, что мне надо?
Была минута, что я хотел сказать "ничего", - бежать назад к извозчику и
ехать домой, но, несмотря на надвинутые брови, лицо старика внушало
доверие. Я сказал, что мне нужно видеть духовника, назвав его по имени.
- Пойдемте, барчук, я вас проведу, - сказал он, поворачиваясь назад и,
по-видимому, сразу угадав мое положение, - батюшка в утрени, он скоро
пожалует.
Он отворил дверь и через чистенькие сени и переднюю, по чистому
полотняному половику, провел меня в келью.
- Вот тут и подождите, - сказал он мне с добродушным, успокоительным
выражением и вышел.
Комнатка, в которой я находился, была очень невелика и чрезвычайно
опрятно убрана. Всю мебель составляли столик, покрытый клеенкой, стоявший
между двумя маленькими створчатыми окнами, на которых стояли два горшка
герания, стоечка с образами и лампадка, висевшая перед ними, одно кресло и
два стула. В углу висели стенные часы с разрисованным цветочками
циферблатом и подтянутыми на цепочках медными гирями; на перегородке,
соединявшейся с потолком деревянными, выкрашенными известкой палочками (за
которой, верно, стояла кровать), висело на гвоздиках две рясы.
|
|
|
|
