- А мне показалось, что я был всего одну минуту, - сказал я. - А
знаешь, зачем я был в монастыре? - прибавил я, пересаживаясь в углублении,
которое было на дрожках ближе к старичку извозчику.
- Наше дело какое? Куда седок скажет, туда и везем, - отвечал он.
- Нет, все-таки, как ты думаешь? - продолжал я допрашивать.
- Да, верно, хоронить кого, ездили место покупать, - сказал он.
- Нет, братец; а знаешь, зачем я ездил?
- Не могу знать, барин, - повторил он.
Голос извозчика показался мне таким добрым, что я решился в назидание
его рассказать ему причины моей поездки и даже чувство, которое я
испытывал.
- Хочешь, я тебе расскажу? Вот видишь ли...
И я рассказал ему все и описал все свои прекрасные чувства. Я даже
теперь краснею при этом воспоминании.
- Так-с, - сказал извозчик недоверчиво.
И долго после этого молчал и сидел недвижно, только изредка поправляя
полу армяка, которая все выбивалась из-под его полосатой ноги, прыгавшей в
большом сапоге на подножке калибера. Я уже думал, что и он думает про меня
то же, что духовник, - то есть, что такого прекрасного молодого человека,
как я, другого нет на свете; но он вдруг обратился ко мне:
- А что, барин, ваше дело господское.
- Что? - спросил я.
- Дело-то, дело господское, - повторил он, шамкая беззубыми губами.
"Нет, он меня не понял", - подумал я, но уже больше не говорил с ним до
самого дома.
Хотя не самое чувство умиления и набожности, но самодовольство в том,
что я испытал его, удержалось во мне всю дорогу, несмотря на народ,
который при ярком солнечном блеске пестрел везде на улицах; но как только
я приехал домой, чувство это совершенно исчезло. У меня не было двух
двугривенных, чтоб заплатить извозчику. Дворецкий Гаврило, которому я уже
был должен, не давал мне больше взаймы. Извозчик, увидав, как я два раза
пробежал по двору, чтоб доставать деньги, должно быть догадавшись, зачем я
бегаю, слез с дрожек и, несмотря на то, что казался мне таким добрым,
громко начал говорить, с видимым желанием уколоть меня, о том, как бывают
шаромыжники, которые не платят за езду.
Дома еще все спали, так что, кроме людей, мне не у кого было занять
двух двугривенных. Наконец Василий под самое честное, честное слово,
которому (я по лицу его видел) он не верил нисколько, но так, потому что
любил меня и помнил услугу, которую я ему оказал, заплатил за меня
извозчику. Так дымом разлетелось это чувство. Когда я стал одеваться в
церковь, чтоб со всеми вместе идти причащаться, и оказалось, что мое
платье не было перешито и его нельзя было надеть, я пропасть нагрешил.
Надев другое платье, я пошел к причастию в каком-то странном положении
торопливости мыслей и с совершенным недоверием к своим прекрасным
наклонностям.
Глава IX. КАК Я ГОТОВЛЮСЬ К ЭКЗАМЕНУ
В четверг на Святой папа, сестра и Мими с Катенькой уехали в деревню,
так что во всем большом бабушкином доме оставались только Володя, я и St.
|
|
|
|
