- Ну, что зубы твои? - прибавил
я.
- Прошли. Ах, Николенька, мой друг! - заговорил Дмитрий так ласково,
что слезы, казалось, стояли в его блестящих глазах, - я знаю и чувствую,
как я дурен, и бог видит, как я желаю и прошу его, чтоб он сделал меня
лучше; но что ж мне делать, ежели у меня такой несчастный, отвратительный
характер? что же мне делать? Я стараюсь удерживаться, исправляться, но
ведь это невозможно вдруг и невозможно одному. Надо, чтобы кто-нибудь
поддерживал, помогал мне. Вот Любовь Сергеевна - она понимает меня и много
помогла мне в этом. Я знаю по своим запискам, что я в продолжение года уж
много исправился. Ах, Николенька, душа моя! - продолжал он с особенной
непривычной нежностью и уж более спокойным тоном после этого признания, -
как это много значит влияние такой женщины, как она! Боже мой, как может
быть хорошо, когда я буду самостоятелен с таким другом, как она! Я с ней
совершенно другой человек.
И вслед за этим Дмитрий начал развивать мне свои планы женитьбы,
деревенской жизни и постоянной работы над самим собою.
- Я буду жить в деревне, ты приедешь ко мне, может быть, и ты будешь
женат на Сонечке, - говорил он, - дети наши будут играть. Ведь все это
кажется смешно и глупо, а может ведь случиться.
- Еще бы! и очень может, - сказал я, улыбаясь и думая в это время о
том, что было бы еще лучше, ежели бы я женился на его сестре.
- Знаешь, что я тебе скажу? - сказал он мне, помолчав немного, - ведь
ты только воображаешь, что ты влюблен в Сонечку, а, как я вижу, - это
пустяки, и ты еще не знаешь, что такое настоящее чувство.
Я не возражал, потому что почти соглашался с ним. Мы помолчали немного.
- Ты заметил, верно, что я нынче опять был в гадком духе и нехорошо
спорил с Варей. Мне потом ужасно неприятно было, особенно потому, что это
было при тебе. Хоть она о многом думает не так, как следует, но она
славная девочка, очень хорошая, вот ты ее покороче узнаешь.
Его переход в разговоре от того, что я не влюблен, к похвалам своей
сестре чрезвычайно обрадовал меня и заставил покраснеть, но я все-таки
ничего не сказал ему о его сестре, и мы продолжали говорить о другом.
Так мы проболтали до вторых петухов, и бледная заря уже глядела в окно,
когда Дмитрий перешел на свою постель и потушил свечку.
- Ну, теперь спать, - сказал он.
- Да, - отвечал я, - только одно слово.
- Ну.
- Отлично жить на свете? - сказал я.
- Отлично жить на свете, - отвечал он таким голосом, что я в темноте,
казалось, видел выражение его веселых, ласкающихся глаз и детской улыбки.
Глава XXVIII. В ДЕРЕВНЕ
На другой день мы с Володей на почтовых уехали в деревню. Дорогой,
перебирая в голове разные московские воспоминания, я вспомнил про Сонечку
Валахину, но и то вечером, когда мы уже отъехали пять станций. "Однако
странно, - подумал я, - что я влюблен и вовсе забыл об этом; надо думать
об ней". И я стал думать об ней так, как думается дорогой, - несвязно, но
живо, и додумался до того, что, приехав в деревню, два дня почему-то
считал необходимым казаться грустным и задумчивым перед всеми домашними, и
особенно перед Катенькой, которую считал большим знатоком в делах этого
рода и которой я намекнул кое-что о состоянии, в котором находилось мое
сердце.
|
|
|
|
