Когда уже становилось жарко, но дамы наши еще не выходили к чаю, я часто
ходил в огород или сад есть все те овощи и фрукты, которые поспевали. И
это занятие доставляло мне одно из главных удовольствий. Заберешься,
бывало, в яблочный сад, в самую середину высокой заросшей, густой малины.
Над головой - яркое горячее небо, кругом - бледно-зеленая колючая зелень
кустов малины, перемешанных с сорною зарослью. Темно-зеленая крапива с
тонкой цветущей макушкой стройно тянется вверх; разлапистый репейник с
неестественно лиловыми колючими цветками грубо растет выше малины и выше
головы и кое-где вместе с крапивою достает даже до развесистых
бледно-зеленых ветвей старых яблонь, на которых наверху, в упор жаркому
солнцу, зреют глянцевитые, как косточки, круглые, еще сырые яблоки. Внизу
молодой куст малины, почти сухой, без листьев, искривившись, тянется к
солнцу; зеленая игловатая трава и молодой лопух, пробившись сквозь
прошлогодний лист, увлаженные росой, сочно зеленеют в вечной тени, как
будто и не знают о том, как на листьях яблони ярко играет солнце.
В чаще этой всегда сыро, пахнет густой постоянной тенью, паутиной,
падалью-яблоком, которое, чернея, уже валяется на прелой земле, малиной,
иногда и лесным клопом, которого проглотишь нечаянно с ягодой и поскорее
заешь другою. Подвигаясь вперед, спугиваешь воробьев, которые всегда живут
в этой глуши, слышишь их торопливое чириканье и удары о ветки их маленьких
быстрых крыльев, слышишь жужжание на одном месте жировой пчелы и
где-нибудь по дорожке шаги садовника, дурачка Акима, и его вечное
мурлыканье себе под нос. Думаешь себе: "Нет! ни ему, ни кому на свете не
найти меня тут...", обеими руками направо и налево снимаешь с белых
конических стебельков сочные ягоды и с наслаждением глотаешь одну за
другою. Ноги, даже выше колен, насквозь мокры, в голове какой-нибудь
ужаснейший вздор (твердишь тысячу раз сряду мысленно: и-и-и по-оо-о
двад-ца-а-ать и-и-и по семь), руки и ноги сквозь промоченные панталоны
обожжены крапивой, голову уже начинают печь прорывающиеся в чащу прямые
лучи солнца, есть уже давно не хочется, а все сидишь в чаще, поглядываешь,
послушиваешь, подумываешь и машинально обрываешь и глотаешь лучшие ягоды.
Часу в одиннадцатом я обыкновенно приходил в гостиную, большей частью
после чаю, когда уже дамы сидели за занятиями. Около первого окна, с
опущенной на солнце небеленой холстинной сторой, сквозь скважины которой
яркое солнце кладет на все, что ни попадется, такие блестящие огненные
кружки, что глазам больно смотреть на них, стоят пяльцы, по белому полотну
которых тихо гуляют мухи. За пяльцами сидит Мими, беспрестанно сердито
встряхивая головой и передвигаясь с места на место от солнца, которое,
вдруг прорвавшись где-нибудь, проломит ей то там, то сям на лице или на
руке огненную полосу. Сквозь другие три окна, с тенями рам, лежат цельные
яркие четырехугольники; на некрашеном полу гостиной, на одном из них, по
старой привычке, лежит Милка и, насторожив уши, вглядывается в ходящих мух
по светлому четырехугольнику.
|
|
|
|
