- Историю с купцом
знаешь: умер каналья, Меня хотели выгнать. Что были деньги - все промотал.
Да это все бы ничего. Долгов гибель оставалась - и гадких. Расплатиться
было нечем. Ну, и все.
- Как же такая мысль могла прийти тебе, - сказал Зухин.
- А вот как: кутил раз в Ярославле, знаешь, на Стоженке, кутил с
какие-то барином из купцов. Он рекрутский поставщик. Говорю: "Дайте тысячу
рублей - пойду". И пошел.
- Да ведь как же, ты - дворянин, - сказал Зухин.
- Пустяки! Все обделал Кирилл Иванов.
- Кто Кирилл Иванов?
- Который меня купил (при этом он особенно - и странно, и забавно, и
насмешливо блеснул глазами и как будто улыбнулся). Разрешение в сенате
взяли. Еще покутил, долги заплатил, да и пошел. Вот и все. Что же, сечь
меня не могут... пять рублей есть... А может, война...
Потом он начал рассказывать Зухину свои странные, непостижимые
похождения, беспрестанно изменяя выражение энергического лица и мрачно
блестя глазами.
Когда нельзя было больше оставаться в казармах, мы стали прощаться с
ним. Он подал всем нам руку, крепко пожал наши и, не вставая, чтоб
проводить нас, сказал:
- Заходите еще когда-нибудь, господа, нас еще, говорят, только в
будущем месяце погонят, - и снова он как будто улыбнулся.
Зухин, однако, пройдя несколько шагов, снова вернулся назад. Мне
хотелось видеть их прощанье, я тоже приостановился и видел, что Зухин
достал из кармана деньги, подавал их ему, и Семенов оттолкнул его руку.
Потом я видел, что они поцеловались, и слышал, как Зухин, снова
приближаясь к нам, довольно громко прокричал:
- Прощай, голова! Да уж, наверно, я курса не кончу - ты будешь
офицером.
В ответ на это Семенов, который никогда не смеялся, захохотал звонким,
непривычным смехом, который чрезвычайно больно поразил меня. Мы вышли.
Всю дорогу домой, которую мы прошли пешком, Зухин молчал и беспрестанно
немножко сморкался, приставляя палец то к одной, то к другой ноздре. Придя
домой, он тотчас же ушел от нас и с того самого дня запил до самых
экзаменов.
Глава XLV. Я ПРОВАЛИВАЮСЬ
Наконец настал первый экзамен, дифференциалов и интегралов, а я все был
в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчета о том, что меня
ожидало. По вечерам на меня, после общества Зухина и других товарищей,
находила мысль о том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что
что-то в них не так и не хорошо, но утром, с солнечным светом, я снова
становился comme il faut, был очень доволен этим и не желал в себе никаких
изменений.
В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. Я сел на лавку в
той стороне, где сидели князья, графы и бароны, стал разговаривать с ними
по-французски, и (как ни странно сказать) мне и мысль не приходила о том,
что сейчас надо будет отвечать из предмета, который я вовсе не знаю. Я
хладнокровно смотрел на тех, которые подходили экзаменоваться, и даже
позволял себе подтрунивать над некоторыми.
|
|
|
|
