Катенька вяжет или читает, сидя на диване, и
нетерпеливо отмахивается своими беленькими, кажущимися прозрачными в ярком
свете ручками или, сморщившись, трясет головкой, чтоб выгнать забившуюся в
золотистые густые волоса бьющуюся там муху. Любочка или ходит взад и
вперед по комнате, заложив за спину руки, дожидаясь того, чтоб пошли в
сад, или играет на фортепьяно какую-нибудь пьесу, которой я давно знаю
каждую нотку. Я сажусь где-нибудь, слушаю эту музыку или чтение и
дожидаюсь того, чтобы мне можно было самому сесть за фортепьяно. После
обеда я иногда удостаивал девочек ездить верхом с ними (ходите гулять
пешком я считал несообразным с моими годами и положением в свете). И наши
прогулки, в которых я провожу их по необыкновенным местам и оврагам,
бывают очень приятны. С нами случаются иногда приключения, в которых я
себя показываю молодцом, и дамы хвалят мою езду и смелость и считают меня
своим покровителем. Вечером, ежели гостей никого нет, после чаю, который
мы пьем в тенистой галерее, а после прогулки с папа по хозяйству я ложусь
на старое свое место, в вольтеровское кресло, и, слушая Катенькину или
Любочкину музыку, читаю и вместе с тем мечтаю по-старому. Иногда,
оставшись один в гостиной, когда Любочка играет какую-нибудь старинную
музыку, я невольно оставляю книгу, и, вглядываясь в растворенную дверь
балкона в кудрявые висячие ветви высоких берез, на которых уже заходит
вечерняя тень, и в чистое небо, на котором, как смотришь пристально, вдруг
показывается как будто пыльное желтоватое пятнышко и снова исчезает; и
вслушиваясь в звуки музыки из залы, скрипа ворот, бабьих голосов и
возвращающегося стада на деревне, я вдруг живо вспоминаю и Наталью
Савишну, и maman, и Карла Иваныча, и мне на минуту становится грустно. Но
душа моя как полна в это время жизнью и надеждами, что воспоминание это
только крылом касается меня и летит дальше.
После ужина и иногда ночной прогулки с кем-нибудь по саду - один я
боялся ходить по темным аллеям - я уходил один спать на полу на галерею,
что, несмотря на миллионы ночных комаров, пожиравших меня, доставляло мне
большое удовольствие. В полнолуние я часто целые ночи напролет проводил
сидя на своем тюфяке, вглядываясь в свет и тени, вслушиваясь в тишину и,
звуки, мечтая о различных предметах, преимущественно о поэтическом,
сладострастном счастии, которое мне, тогда казалось высшим счастием в
жизни, и тоскуя о том, что мне до сих пор дано было только воображать его.
Бывало, только что все разойдутся и огни из гостиной перейдут в верхние
комнаты, где слышны становятся женские голоса и стук отворяющихся и
затворяющихся окон, я отправляюсь на галерею и расхаживаю по ней, жадно
прислушиваясь ко всем звукам засыпающего дома. До тех пор пока есть
маленькая, беспричинная надежда хотя на неполное такое счастие, о котором
я мечтаю, я еще не могу спокойно строить для себя воображаемое счастие.
|
|
|
|
