Только выше лощины видно было, как горцы поспешно
отступали, отстреливаясь от преследующих их казаков. Отряд пошел дальше
вслед за горцами, и на склоне второй балки открылся аул.
Бутлер с своей ротой бегом, вслед за казаками, вошел в аул. Жителей
никого не было. Солдатам было велено жечь хлеб, сено и самые сакли. По всему
аулу стелился едкий дым, и в дыму этом шныряли солдаты, вытаскивая из
саклей, что находили, главное же - ловили и стреляли кур, которых не могли
увезти горцы. Офицеры сели подальше от дыма и позавтракали и выпили.
Фельдфебель принес им на доске несколько сотов меда. Чеченцев не слышно
было. Немного после полдня велено было отступать. Роты построились за аулом
в колонну, и Бутлеру пришлось быть в арьергарде. Как только тронулись,
появились чеченцы и, следуя за отрядом, провожали его выстрелами.
Когда отряд вышел на открытое место, горцы отстали. У Бутлера никого не
ранило, и он возвращался в самом веселом и бодром расположении духа.
Когда отряд, перейдя назад вброд перейденную утром речку, растянулся по
кукурузным полям и лугам, песенники по ротам выступили вперед, и раздались
песни. Ветру не было, воздух был свежий, чистый и такой прозрачный, что
снеговые горы, отстоявшие за сотню верст, казались совсем близкими и что,
когда песенники замолкали, слышался равномерный топот ног и побрякивание
орудий, как фон, на котором зачиналась и останавливалась песня. Песня,
которую пели в пятой роте Бутлера, была сочинена юнкером во славу полка и
пелась на плясовой мотив с припевом: "То ли дело, то ли дело, егеря, егеря!"
Бутлер ехал верхом рядом с своим ближайшим начальником, майором
Петровым, с которым он и жил вместе, и не мог нарадоваться на свое решение
выйти из гвардии и уйти на Кавказ. Главная причина его перехода из гвардии
была та, что он проигрался в карты в Петербурге, так что у него ничего не
осталось. Он боялся, что не будет в силах удержаться от игры, оставаясь в
гвардии, а проигрывать уже нечего было. Теперь все это было кончено. Была
другая жизнь, и такая хорошая, молодецкая. Он забыл теперь и про свое
разорение и свои неоплатные долги. И Кавказ, война, солдаты, офицеры, пьяный
и добродушный храбрец майор Петров - все это казалось ему так хорошо, что он
иногда не верил себе, что он не в Петербурге, не в накуренных комнатах
загибает углы и понтирует, ненавидя банкомета и чувствуя давящую боль в
голове, а здесь, в этом чудном краю, среди молодцов-кавказцев.
"То ли дело, то ли дело, егеря, егеря!" - пели его песенники. Лошадь
его веселым шагом шагала под эту музыку. Ротный мохнатый серый Трезорка,
точно начальник, закрутив хвост, с озабоченным видом бежал перед ротой
Бутлера. На душе было бодро, спокойно и весело. Война представлялась ему
только в том, что он подвергал себя опасности, возможности смерти и этим
заслуживал и награды, и уважение и здешних товарищей, и своих русских
друзей.
|
|
|
|
