Мне, главное, надо было отомстить
Ахмет-Хану, а этого я не мог сделать через русских. В это же время Ахмет-Хан
окружил Цельмес и хотел схватить или убить меня. У меня было слишком мало
народа, я не мог отбиться от него. И вот в это-то время ко мне приехал
посланный от Шамиля с письмом. Он обещал помочь мне отбиться от Ахмет-Хана и
убить его и давал мне в управление всю Аварию. Я долго думал и перешел к
Шамилю. И вот с тех пор я не переставая воевал с русскими.
Тут Хаджи-Мурат рассказал все свои военные дела. Их было очень много, и
Лорис-Меликов отчасти знал их. Все походы и набеги его были поразительны по
необыкновенной быстроте переходов и смелости нападений, всегда
увенчивавшихся успехами.
- Дружбы между мной и Шамилем никогда не было, - докончил свой рассказ
Хаджи-Мурат, - но он боялся меня, и я был ему нужен. Но тут случилось то,
что у меня спросили, кому быть имамом после Шамиля? Я сказал, что имамом
будет тот, у кого шашка востра. Это сказали Шамилю, и он захотел избавиться
от меня. Он послал меня в Табасарань. Я поехал, отбил тысячу баранов, триста
лошадей. Но он сказал, что я не то сделал, и сменил меня с наибства и велел
прислать ему все деньги. Я послал тысячу золотых. Он прислал своих мюридов и
отобрал у меня все мое именье. Он требовал меня к себе; я знал, что он хочет
убить меня, и не поехал. Он прислал взять меня. Я отбился и вышел к
Воронцову. Только семьи я не взял. И мать, и жена, и сын у него. Скажи
сардарю: пока семья там, я ничего не могу делать.
- Я скажу, - сказал Лорис-Меликов.
- Хлопочи, старайся. Что мое, то твое, только помоги у князя. Я связан,
и конец веревки - у Шамиля в руке.
Этими словами закончил Хаджи-Мурат свой рассказ Лорис-Меликову.
XIV
Двадцатого декабря Воронцов писал следующее военному министру
Чернышеву. Письмо было по-французски.
"Я не писал вам с последней почтой, любезный князь, желая сперва
решить, что мы сделаем с Хаджи-Муратом, и чувствуя себя два-три дня не
совсем здоровым. В моем последнем письме я извещал вас о прибытии сюда
Хаджи-Мурата: он приехал в Тифлис 8-го; на следующий день я познакомился с
ним, и дней восемь или девять я говорил с ним и обдумывал, что он может
сделать для нас впоследствии, а особенно, что нам делать с ним теперь, так
как он очень сильно заботится о судьбе своего семейства и говорит со всеми
знаками полной откровенности, что, пока его семейство в руках Шамиля, он
парализован и не в силах услужить нам и доказать свою благодарность за
ласковый прием и прощение, которые ему оказали. Неизвестность, в которой он
находится насчет дорогих ему особ, вызывает в нем лихорадочное состояние, и
лица, назначенные мною, чтобы жить с ним здесь, уверяют меня, что он не спит
по ночам, почти что ничего не ест, постоянно молится и только просит
позволения покататься верхом с несколькими казаками, - единственно для него
возможное развлечение и движение, необходимое вследствие долголетней
привычки.
|
|
|
|
