Хаджи-Мурат направился к нему и, подъехав вплоть, приложил правую руку к
груди и сказал что-то по-татарски и остановился. Чеченец-переводчик перевел:
- Отдаюсь, говорит, на волю русского царя, хочу, говорит, послужить
ему. Давно хотел, говорит. Шамиль не пускал.
Выслушав переводчика, Воронцов протянул руку в замшевой перчатке
Хаджи-Мурату. Хаджи-Мурат взглянул на эту руку, секунду помедлил, но потом
крепко сжал ее и еще сказал что-то, глядя то на переводчика, то на
Воронцова.
- Он, говорит, ни к кому не хотел выходить, а только к тебе, потому ты
сын сардаря. Тебя уважал крепко.
Воронцов кивнул головой в знак того, что благодарит. Хаджи-Мурат еще
сказал что-то, указывая на свою свиту.
- Он говорит, что люди эти, его мюриды, будут так же, как и он, служить
русским.
Воронцов оглянулся на них, кивнул и им головой.
Веселый, черноглазый, без век, Хан-Магома, также кивая головой, что-то,
должно быть, смешное проговорил Воронцову, потому что волосатый аварец
оскалил улыбкой ярко-белые зубы. Рыжий же Гамзало только блеснул на
мгновение одним своим красным глазом на Воронцова и опять уставился на уши
своей лошади.
Когда Воронцов и Хаджи-Мурат, сопутствуемые свитой, проезжали назад к
крепости, солдаты, снятые с цепи и собравшиеся кучкой, делали свои
замечания:
- Сколько душ загубил, проклятый, теперь, поди, как его ублаготворять
будут, - сказал один.
- А то как же. Первый камандер у Шмеля был. Теперь, небось...
- А молодчина, что говорить, джигит.
- А рыжий-то, рыжий, - как зверь, косится.
- Ух, собака, должно быть. Все особенно заметили рыжего.
Там, где шла рубка, солдаты, бывшие ближе к дороге, выбегали смотреть.
Офицер крикнул на них, но Воронцов остановил его.
- Пускай посмотрят своего старого знакомого. Ты знаешь, кто это? -
спросил Воронцов у ближе стоявшего солдата, медленно выговаривая слова с
своим аглицким акцентом.
- Никак нет, ваше сиятельство.
- Хаджи-Мурат, - слыхал?
- Как не слыхать, ваше сиятельство, били его много раз.
- Ну, да и от него доставалось.
- Так точно, ваше сиятельство, - отвечал солдат, довольный тем, что
удалось поговорить с начальником.
Хаджи-Мурат понимал, что говорят про него, и веселая улыбка светилась в
его глазах. Воронцов в самом веселом расположении духа вернулся в крепость.
VI
Воронцов был очень доволен тем, что ему, именно ему, удалось выманить и
принять главного, могущественнейшего, второго после Шамиля, врага России.
Одно было неприятно: командующий войсками в Воздвиженской был генерал
Меллер-Закомельский, и, по-настоящему, надо было через него вести все дело.
Воронцов же сделал все сам, не донося ему, так что могла выйти неприятность.
И эта мысль отравляла немного удовольствие Воронцова.
Подъехав к своему дому, Воронцов поручил полковому адъютанту мюридов
Хаджи-Мурата, а сам ввел его к себе в дом.
Княгиня Марья Васильевна, нарядная, улыбающаяся, вместе с сыном,
шестилетним красавцем, кудрявым мальчиком, встретила Хаджи-Мурата в
гостиной, и Хаджи-Мурат, приложив свои руки к груди, несколько торжественно
сказал через переводчика, который вошел с ним, что он считает себя кунаком
князя, так как он принял его к себе, а что вся семья кунака так же священна
для кунака, как и он сам.
|
|
|
|
