Одобрив принятые Бибиковым меры против бунтующих
крестьян, не хотевших переходить в православие, он приказал ему судить всех
неповинующихся военным судом. Это значило приговаривать к прогнанию сквозь
строй. Кроме того, он приказал еще отдать в солдаты редактора газеты,
напечатавшего сведения о перечислении нескольких тысяч душ государственных
крестьян в удельные.
- Я делаю это потому, что считаю это нужным, - сказал он. - А
рассуждать об этом не позволяю.
Бибиков понимал всю жестокость распоряжения об униатах и всю
несправедливость перевода государственных, то есть единственных в то время
свободных людей, в удельные, то есть в крепостные царской фамилии. Но
возражать нельзя было. Не согласиться с распоряжением Николая - значило
лишиться всего того блестящего положения, которое он приобретал сорок лет и
которым пользовался. И потому он покорно наклонил свою черную седеющую
голову в знак покорности и готовности исполнения жестокой, безумной и
нечестной высочайшей воли.
Отпустив Бибикова, Николай с сознанием хорошо исполненного долга
потянулся, взглянул на часы и пошел одеваться для выхода. Надев на себя
мундир с эполетами, орденами и лентой, он вышел в приемные залы, где более
ста человек мужчин в мундирах и женщин в вырезных нарядных платьях,
расставленные все по определенным местам, с трепетом ожидали его выхода.
С безжизненным взглядом, с выпяченною грудью и перетянутым и
выступающим из-за перетяжки и сверху и снизу животом, он вышел к ожидавшим,
и, чувствуя, что все взгляды с трепетным подобострастием обращены на него,
он принял еще более торжественный вид. Встречаясь глазами с знакомыми
лицами, он, вспоминая кто - кто, останавливался и говорил иногда по-русски,
иногда по-французски несколько слов и, пронизывая их холодным, безжизненным
взглядом, слушал, что ему говорили.
Приняв поздравления, Николай прошел в церковь.
Бог через своих слуг, так же как и мирские люди, приветствовал и
восхвалял Николая, и он как должное, хотя и наскучившее ему, принимал эти
приветствия, восхваления. Все это должно было так быть, потому что от него
зависело благоденствие и счастье всего мира, и хотя он уставал от этого, он
все-таки не отказывал миру в своем содействии. Когда в конце обедни
великолепный расчесанный дьякон провозгласил "многая лета" и певчие
прекрасными голосами дружно подхватили эти слова, Николай, оглянувшись,
заметил стоявшую у окна Нелидову с ее пышными плечами и в ее пользу решил
сравнение с вчерашней девицей.
После обедни он пошел к императрице и в семейном кругу провел несколько
минут, шутя с детьми и женой. Потом он через Эрмитаж зашел к министру двора
Волконскому и, между прочим, поручил ему выдавать из своих особенных сумм
ежегодную пенсию матери вчерашней девицы. И от него поехал на свою обычную
прогулку.
Обед в этот день был в Помпейском зале; кроме меньших сыновей, Николая
и Михаила, были приглашены: барон Ливен, граф Ржевусский, Долгорукий,
прусский посланник и флигель-адъютант прусского короля.
|
|
|
|
