Было половина десятого, когда в тумане двадцатиградусного мороза
толстый, бородатый кучер Чернышева, в лазоревой бархатной шапке с острыми
концами, сидя на козлах маленьких саней, таких же, как те, в которых катался
Николай Павлович, подкатил к малому подъезду Зимнего дворца и дружески
кивнул своему приятелю, кучеру князя Долгорукого, который, ссадив барина,
уже давно стоял у дворцового подъезда, подложив под толстый ваточный зад
вожжи и потирая озябшие руки.
Чернышев был в шинели с пушистым седым бобровым воротником и в
треугольной шляпе с петушиными перьями, надетой по форме. Откинув медвежью
полость, он осторожно выпростал из саней свои озябшие ноги без калош (он
гордился тем, что не знал калош) и, бодрясь, позванивая шпорами, прошел по
ковру в почтительно отворенную перед ним дверь швейцаром. Скинув в передней
на руки подбежавшего старого камер-лакея шинель, Чернышев подошел к зеркалу
и осторожно снял шляпу с завитого парика. Поглядев на себя в зеркало, он
привычным движеньем старческих рук подвил виски и хохол и поправил крест,
аксельбанты и большие с вензелями эполеты и, слабо шагая плохо повинующимися
старческими ногами, стал подниматься вверх по ковру отлогой лестницы.
Пройдя мимо стоявших в парадной форме у дверей подобострастно
кланявшихся ему камер-лакеев, Чернышев вошел в приемную. Дежурный, вновь
назначенный флигель-адъютант, сияющий новым мундиром, эполетами,
аксельбантами и румяным, еще не истасканным лицом с черными усиками и
височками, зачесанными к глазам так же, как их зачесывал Николай Павлович,
почтительно встретил его. Князь Василий Долгорукий, товарищ военного
министра, с скучающим выражением тупого лица, украшенного такими же
бакенбардами, усами и висками, какие носил Николай, встал навстречу
Чернышева и поздоровался с ним.
- L'empereur? (1) - обратился Чернышев к флигель-адъютанту,
вопросительно указывая глазами на дверь кабинета.
- Sa Majeste vient de rentrer (2), - очевидно с удовольствием слушая
звук своего голоса, сказал флигель-адъютант и, мягко ступая, так плавно, что
полный стакан воды, поставленный ему на голову, не пролился бы, подошел к
беззвучно отворявшейся двери и, всем существом своим выказывая почтение к
тому месту, в которое он вступал, исчез за дверью.
Долгорукий между тем раскрыл свой портфель, проверяя находящиеся в нем
бумаги.
Чернышев же, нахмурившись, прохаживался, разминая ноги и вспоминая все
то, что надо было доложить императору. Чернышев был подле двери кабинета,
когда она опять отворилась и из нее вышел еще более, чем прежде, сияющий и
почтительный флигель-адъютант и жестом пригласил министра и его товарища к
государю.
Зимний дворец после пожара был давно уже отстроен, и Николай жил в нем
еще в верхнем этаже. Кабинет, в котором он принимал с докладом министров и
высших начальников, была очень высокая комната с четырьмя большими окнами.
|
|
|
|
