Все они держали шашки наголо.
Рядом с Гамзатом шел Асельдер, его любимый мюрид, - тот самый, который
отрубил голову ханше. Увидав нас, он крикнул, чтобы мы сняли бурки, и
подошел ко мне. Кинжал у меня был в руке, и я убил его и бросился к Гамзату.
Но брат Осман уже выстрелил в него. Гамзат еще был жив и с кинжалом бросился
на брата, но я добил его в голову. Мюридов было тридцать человек, нас -
двое. Они убили брата Османа, а я отбился, выскочил в окно и ушел. Когда
узнали, что Гамзат убит, весь народ поднялся, и мюриды бежали, а тех, какие
не бежали, всех перебили.
Хаджи-Мурат остановился и тяжело перевел дух.
- Это все было хорошо, - продолжал он, - потом все испортилось. Шамиль
стал на место Гамзата. Он прислал ко мне послов сказать, чтобы я шел с ним
против русских; если же я откажусь, то он грозил, что разорит Хунзах и убьет
меня. Я сказал, что не пойду к нему и не пущу его к себе.
- Отчего же ты не пошел к нему? - спросил Лорис-Меликов.
Хаджи-Мурат нахмурился и не сейчас ответил.
- Нельзя было. На Шамиле была кровь и брата Османа и Абунунцал-Хана. Я
не пошел к нему. Розен-генерал прислал мне чин офицера и велел быть
начальником Аварии. Все бы было хорошо, но Розен назначил над Аварией
сначала хана казикумыхского, Магомет-Мирзу, а потом Ахмет-Хана. Этот
возненавидел меня. Он сватал за сына дочь ханши, Салтанет. Ее не отдали ему,
и он думал, что я виноват в этом. Он возненавидел меня и подсылал своих
нукеров убить меня, но я ушел от них. Тогда он наговорил на меня генералу
Клюгенау, сказал, что я не велю аварцам давать дров солдатам. Он сказал ему
еще, что я надел чалму, вот эту, - сказал Хаджи-Мурат, указывая на чалму на
папахе, - и что это значит, что я передался Шамилю. Генерал не поверил и не
велел трогать меня. Но когда генерал уехал в Тифлис, Ахмет-Хан сделал
по-своему: с ротой солдат схватил меня, заковал в цепи и привязал к пушке.
Шесть суток держали меня так. На седьмые сутки отвязали и повели в
Темир-Хан-Шуру. Вели сорок солдат с заряженными ружьями. Руки были связаны,
и велено было убить меня, если я захочу бежать. Я знал это. Когда мы стали
подходить, подле Моксоха тропка была узкая, направо кручь сажен в пятьдесят,
я перешел от солдата направо, на край кручи. Солдат хотел остановить меня,
но я прыгнул под кручь и потащил за собой солдата. Солдат убился насмерть, а
я вот жив остался. Ребры, голову, руки, ногу - все поломал. Пополз было - и
не мог. Закружилась голова, и заснул. Проснулся мокрый, в крови. Пастух
увидал. Позвал народ, снесли меня в аул. Ребры, голова зажили, зажила и
нога, только стала короткая.
И Хаджи-Мурат вытянул кривую ногу.
- Служит, и то хорошо, - сказал он. - Народ узнал, стал ездить ко мне.
Я выздоровел, переехал в Цельмес. Аварцы опять звали меня управлять ими, - с
спокойной, уверенной гордостью сказал Хаджи-Мурат. - И я согласился.
Хаджи-Мурат быстро встал. И, достав в переметных сумах портфель, вынул
оттуда два пожелтевшие письма и подал их Лорис-Меликову.
|
|
|
|
