Гамзат велел старикам обрить
усы, проткнуть ноздри, привесить к их носам лепешки и отослать их назад.
Старики сказали, что Гамзат готов прислать шейха, чтобы научить нас
хазавату, но только с тем, чтобы ханша прислала к нему аманатом своего
меньшого сына. Ханша поверила и послала Булач-Хана к Гамзату. Гамзат принял
хорошо Булач-Хана и прислал к нам звать к себе и старших братьев. Он велел
сказать, что хочет служить ханам так же, как его отец служил их отцу. Ханша
была женщина слабая, глупая и дерзкая, как и все женщины, когда они живут по
своей воле. Она побоялась послать обоих сыновей и послала одного Умма-Хана.
Я поехал с ним. Нас за версту встретили мюриды и пели, и стреляли, и
джигитовали вокруг нас. А когда мы подъехали, Гамзат вышел из палатки,
подошел к стремени Умма-Хана и принял его, как хана. Он сказал: "Я не сделал
вашему дому никакого зла и не хочу делать. Вы только меня не убейте и не
мешайте мне приводить людей к хазавату. А я буду служить вам со всем моим
войском, как отец мой служил вашему отцу. Пустите меня жить в вашем доме. Я
буду помогать вам моими советами, а вы делайте, что хотите". Умма-Хан был
туп на речи. Он не знал, что сказать, и молчал. Тогда я сказал, что если
так, то пускай Гамзат едет в Хунзах. Ханша и хан с почетом примут его. Но
мне не дали досказать, и тут в первый раз я столкнулся с Шамилем. Он был тут
же, подле имама. "Не тебя спрашивают, а хана", - сказал он мне. Я замолчал,
а Гамэат проводил Умма-Хана в палатку. Потом Гамзат позвал меня и велел с
своими послами ехать в Хунзах. Я поехал. Послы стали уговаривать ханшу
отпустить к Гамзату и старшего хана. Я видел измену и сказал ханше, чтобы
она не посылала сына. Но у женщины ума в голове - сколько на яйце волос.
Ханша поверила и велела сыну ехать. Абунунцал не хотел. Тогда она сказала:
"Видно, ты боишься". Она, как пчела, знала, в какое место больнее ужалить
его. Абунунцал загорелся, не стал больше говорить с ней и велел седлать. Я
поехал с ним. Гамзат встретил нас еще лучше, чем Умма-Хана. Он сам выехал
навстречу за два выстрела под гору. За ним ехали конные с значками, пели "Ля
илляха иль алла", стреляли, джигитовали. Когда мы подъехали к лагерю, Гамзат
ввел хана в палатку. А я остался с лошадьми. Я был под горой, когда в
палатке Гамзата стали стрелять. Я подбежал к палатке. Умма-Хан лежал ничком
в луже крови, а Абунунцал бился с мюридами. Половина лица у него была
отрублена и висела. Он захватил ее одной рукой, а другой рубил кинжалом
всех, кто подходил к нему. При мне он срубил брата Гамзата и намернулся уже
на другого, но тут мюриды стали стрелять в него, и он упал.
Хаджи-Мурат остановился, загорелое лицо его буро покраснело, и глаза
налились кровью.
- На меня нашел страх, и я убежал.
- Вот как? - сказал Лорис-Меликов. - Я думал, что ты никогда ничего не
боялся.
- Потом никогда; с тех пор я всегда вспоминал этот стыд, и когда
вспоминал, то уже ничего не боялся.
|
|
|
|
