Каждый день он приходил ко мне узнавать, имею ли я какие-нибудь
известия о его семействе, и просит меня, чтобы я велел собрать на наших
различных линиях всех пленных, которые находятся в нашем распоряжении, чтобы
предложить их Шамилю для обмена, к чему он прибавит немного денег. Есть
люди, которые ему дадут их для этого. Он мне все повторял; спасите мое
семейство и потом дайте мне возможность услужить вам (лучше всего на
лезгинской линии, по его мнению), и если по истечении месяца я не окажу вам
большой услуги, накажите меня, как сочтете нужным.
Я ему ответил, что все это кажется мне весьма справедливым и что у нас
найдется даже много лиц, которые не поверили бы ему, если бы его семейство
оставалось в горах, а не у нас в качестве залога; что я сделаю все возможное
для сбора на наших границах пленных и что, не имея права, по нашим уставам,
дать ему денег для выкупа в прибавку к тем, которые он достанет сам, я,
может быть, найду другие средства помочь ему. После этого я ему сказал
откровенно мое мнение о том, что Шамиль ни в каком случае не выдаст ему
семейства, что он, может быть, прямо объявит ему это, обещает ему полное
прощение и прежние должности, погрозит, если он не вернется, погубить его
мать, жену и шестерых детей. Я спросил его, может ли он сказать откровенно,
что бы он сделал, если бы получил такое объявление Шамиля. Хаджи-Мурат
поднял глаза и руки к небу и сказал мне, что все в руках бога, но что он
никогда не отдастся в руки своему врагу, потому что он вполне уверен, что
Шамиль его не простит и что он бы тогда недолго остался в живых. Что
касается истребления его семейства, то он не думает, что Шамиль поступит так
легкомысленно: во-первых, чтобы не сделать его врагом еще отчаяннее и
опаснее; а во-вторых, есть в Дагестане множество лиц очень даже влиятельных,
которые отговорят его от этого. Наконец он повторил мне несколько раз, что
какая бы ни была воля бога для будущего, но что его теперь занимает только
мысль о выкупе семейства; что он умоляет меня, во имя бога, помочь ему и
позволить ему вернуться в окрестности Чечни, где бы он, через посредство и с
дозволения наших начальников, мог иметь сношения с своим семейством,
постоянные известия о его настоящем положении и о средствах освободить его;
что многие лица и даже некоторые наибы в этой части неприятельской страны
более или менее привязаны к нему; что во всем этом населении, уже покоренном
русскими или нейтральном, ему легко будет иметь, с нашей помощью, сношения,
очень полезные для достижения цели, преследовавшей его днем и ночью,
исполнение которой так его успокоит и даст ему возможность действовать для
нашей пользы и заслужить наше доверие. Он просит отослать его опять в
Грозную, с конвоем из двадцати или тридцати отважных казаков, которые бы
служили ему для защиты от врагов, а нам - для ручательства в истине
высказанных им намерений.
Вы поймете, любезный князь, что все это очень озадачило меня, так как,
что ни сделай, большая ответственность лежит на мне.
|
|
|
|
