Письма были от
генерала Клюгенау. Лорис-Меликов прочел. В первом письме было: "Прапорщик
Хаджи-Мурат! Ты служил у меня - я был доволен тобою и считал тебя добрым
человеком. Недавно генерал-майор Ахмет-Хан уведомил меня, что ты изменник,
что ты надел чалму, что ты имеешь сношения с Шамилем, что ты научил народ не
слушать русского начальства. Я приказал арестовать тебя и доставить тебя ко
мне, ты - бежал; не знаю, к лучшему ли это, или к худшему, потому что не
знаю - виноват ли ты, или нет. Теперь слушай меня. Ежели совесть твоя чиста
противу великого царя, если ты не виноват ни в чем, явись ко мне. Не бойся
никого - я твой защитник. Хан тебе ничего не сделает; он сам у меня под
начальством, так и нечего тебе бояться".
Дальше Клюгенау писал о том, что он всегда держал свое слово и был
справедлив, и еще увещевал Хаджи-Мурата выйти к нему.
Когда Лорис-Меликов кончил первое письмо, Хаджи-Мурат достал другое
письмо, но, не отдавая его еще в руки Лорис-Меликова, рассказал, как он
отвечал на это первое письмо.
- Я написал ему, что чалму я носил, но не для Шамиля, а для спасения
души, что к Шамилю я перейти не хочу и не могу, потому что через него убиты
мои отец, братья и родственники, но что и к русским не могу выйти, потому
что меня обесчестили. В Хунзахе, когда я был связан, один негодяй на...л на
меня. И я не могу выйти к вам, пока человек этот не будет убит. А главное,
боюсь обманщика Ахмет-Хана. Тогда генерал прислал мне это письмо, - сказал
Хаджи-Мурат, подавая Лорис-Меликову другую пожелтевшую бумажку.
"Ты мне отвечал на мое письмо, спасибо, - прочитал Лорис-Меликов. - Ты
пишешь, что ты не боишься воротиться, но бесчестие, нанесенное тебе одним
гяуром, запрещает это; а я тебя уверяю, что русский закон справедлив, и в
глазах твоих ты увидишь наказание того, кто смел тебя оскорбить, - я уже
приказал это исследовать. Послушай, Хаджи-Мурат. Я имею право быть
недовольным на тебя, потому что ты не веришь мне и моей чести, но я прощаю
тебе, зная недоверчивость характера вообще горцев. Ежели ты чист совестью,
если чалму ты надевал, собственно, только для спасения души, то ты прав и
смело можешь глядеть русскому правительству и мне в глаза; а тот, кто тебя
обесчестил, уверяю, будет наказан, {имущество твое будет возвращено,} и ты
увидишь и узнаешь, что значит русский закон. Тем более что русские иначе
смотрят на все; в глазах их ты не уронил себя, что тебя какой-нибудь
мерзавец обесчестил. Я сам позволил гимринцам чалму носить и смотрю на их
действия как следует; следовательно, повторяю, тебе нечего бояться. Приходи
ко мне с человеком, которого я к тебе теперь посылаю; он мне верен, он не
{раб твоих врагов,} а друг человека, который пользуется у правительства
особенным вниманием".
Дальше Клюгенау опять уговаривал Хаджи-Мурата выйти.
- Я не поверил этому, - сказал Хаджи-Мурат, когда Лорис-Меликов кончил
письмо, - и не поехал к Клюгенау.
|
|
|
|
