Через минуту такой же свист послышался из леса. Хаджи-Мурат
свернул с дороги и поехал в лес. Проехав шагов сто, Хаджи-Мурат увидал
сквозь стволы деревьев костер, тени людей, сидевших у огня, и до половины
освещенную огнем стреноженную лошадь в седле.
Один из сидевших у костра людей быстро встал и подошел к Хаджи-Мурату,
взявшись за повод и за стремя. Это был аварец Ханефи, названый брат
Хаджи-Мурата, заведующий его хозяйством.
- Огонь потушить, - сказал Хаджи-Мурат, слезая с лошади. Люди стали
раскидывать костер и топтать горевшие сучья.
- Был здесь Бата? - спросил Хаджи-Мурат, подходя к расстеленной бурке.
- Был, давно ушли с Хан-Магомой.
- По какой дороге пошли?
- По этой, - отвечал Ханефи, указывая на противоположную сторону той,
по которой приехал Хаджи-Мурат.
- Ладно, - сказал Хаджи-Мурат и, сняв винтовку, стал заряжать ее. -
Поберечься надо, гнались за мной, - сказал он, обращаясь к человеку,
тушившему огонь.
Это был чеченец Гамзало. Гамзало подошел к бурке, взял лежавшую на ней
в чехле винтовку и молча пошел на край поляны, к тому месту, из которого
подъехал Хаджи-Мурат. Элдар, слезши с лошади, взял лошадь Хаджи-Мурата и,
высоко подтянув обеим головы, привязал их к деревьям, потом, так же как
Гамзало, с винтовкой за плечами стал на другой край поляны. Костер был
потушен, и лес не казался уже таким черным, как прежде, и на небе, хотя и
слабо, но светились звезды.
Поглядев на звезды, на Стожары, поднявшиеся уже на половину неба,
Хаджи-Мурат рассчитал, что было далеко за полночь и что давни уже была пора
ночной молитвы. Он спросил у Ханефи кумган, всегда возимый с собой в сумах,
и, надев бурку, пошел к воде.
Разувшись и совершив омовение, Хаджи-Мурат стал босыми ногами на бурку,
потом сел на икры и, сначала заткнув пальцами уши и закрыв глаза, произнес,
обращаясь на восток, обычные молитвы.
Окончив молитву, он вернулся на свое место, где были переметные сумы,
и, сев на бурку, облокотил руки на колена и, опустив голову, задумался.
Хаджи-Мурат всегда верил в свое счастие. Затевая что-нибудь, он был
вперед твердо уверен в удаче, - и все удавалось ему. Так это было, за
редкими исключениями, во все продолжение его бурной военной жизни. Так, он
надеялся, что будет и теперь. Он представлял себе, как он с войском, которое
даст ему Воронцов, пойдет на Шамиля и захватит его в плен, и отомстит ему, и
как русский царь наградит его, и он опять будет управлять не только Аварией,
но и всей Чечней, которая покорится ему. С этими мыслями он не заметил, как
заснул.
Он видел во сне, как он с своими молодцами, с песнью и криком
"Хаджи-Мурат идет", летит на Шамиля и захватывает его с его женами, и
слышит, как плачут и рыдают его жены. Он проснулся. Песня "Ля илляха", и
крики: "Хаджи-Мурат идет", и плач жен Шамиля - это были вой, плач и хохот
шакалов, который разбудил его. Хаджи-Мурат поднял голову, взглянул на
светлевшееся уже сквозь стволы дерев небо на востоке и спросил у сидевшего
поодаль от него мюрида о Хан-Магоме.
|
|
|
|
