- Наталья Савишна, просто Наталья,
говорит мне ты, и еще бьет меня по лицу мокрой скатертью, как
дворового мальчишку. Нет, это ужасно!"
Когда Наталья Савишна увидала, что я распустил слюни, она
тотчас же убежала, а я, продолжая прохаживаться, рассуждал о
том, как бы отплатить дерзкой Наталье за нанесенное мне
оскорбление.
Через несколько минут Наталья Савишна вернулась, робко
подошла ко мне и начала увещевать:
- Полноте, мой батюшка, не плачьте... простите меня,
дуру... я виновата... уж вы меня простите, мой голубчик... вот
вам.
Она вынула из-под платка корнет, сделанный из красной
бумаги, в котором были две карамельки и одна винная ягода, и
дрожащей рукой подала его мне. У меня недоставало сил
взглянуть в лицо доброй старушке: я, отвернувшись, принял
подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а
от любви и стыда.
Глава XIV. РАЗЛУКА
На другой день после описанных мною происшествий, в
двенадцатом часу утра, коляска и бричка стояли у подъезда.
Николай был одет по-дорожному, то есть штаны были всунуты в
сапоги и старый сюртук туго-натуго подпоясан кушаком. Он стоял
в бричке и укладывал шинели и подушки под сиденье; когда оно
ему казалось высоко, он садился на подушки и, припрыгивая,
обминал их.
- Сделайте божескую милость, Николай Дмитрич, нельзя ли к
вам будет баринову щикатулку положить, - сказал запыхавшийся
камердинер папа, высовываясь из коляски, - она маленькая...
- Вы бы прежде говорили, Михей Иваныч, - отвечал Николай
скороговоркой и с досадой, изо всех сил бросая какой-то узелок
на дно брички. - Ей-богу, голова и так кругом идет, а тут еще
вы с вашими щикатулками, - прибавил он, приподняв фуражку и
утирая с загорелого лба крупные капли пота.
Дворовые мужчины, в сюртуках, кафтанах, рубашках, без
шапок, женщины, в затрапезах, полосатых платках, с детьми на
руках, и босоногие ребятишки стояли около крыльца,
посматривали на экипажи и разговаривали между собой. Один из
ямщиков - сгорбленный старик в зимней шапке и армяке - держал
в руке дышло коляски, потрогивал его и глубокомысленно
посматривал на ход; другой - видный молодой парень, в одной
белой рубахе с красными кумачовыми ластовицами, в черной
поярковой шляпе черепеником, которую он, почесывая свои
белокурые кудри, сбивал то на одно, то на другое ухо, -
положил свой армяк на козлы, закинул туда же вожжи и,
постегивая плетеным кнутиком, посматривал то на свои сапоги,
то на кучеров, которые мазали бричку. Один из них,
натужившись, держал подъем; другой, нагнувшись над колесом,
тщательно мазал ось и втулку, - даже, чтобы не пропадал
остальной на помазке деготь, мазнул им снизу по кругу.
Почтовые, разномастные, разбитые лошади стояли у решетки и
отмахивались от мух хвостами. Одни из них, выставляя свои
косматые оплывшие ноги, жмурили глаза и дремали; другие от
скуки чесали друг друга или щипали листья и стебли жесткого
темно-зеленого папоротника, который рос подле крыльца.
|
|
|
|
