Мы
находили удовольствие именно в этом соответственном звучании
различных струн, которые мы затрогивали в разговоре. Нам
казалось, что недостает слов и времени, чтобы выразить друг
другу все те мысли, которые просились наружу.
Глава XXVII. НАЧАЛО ДРУЖБЫ
С той поры между мной и Дмитрием Нехлюдовым установились
довольно странные, но чрезвычайно приятные отношения. При
посторонних он не обращал на меня почти никакого внимания; но
как только случалось нам быть одним, мы усаживались в уютный
уголок и начинали рассуждать, забывая все и не замечая, как
летит время.
Мы толковали и о будущей жизни, и об искусствах, и о
службе, и о женитьбе, и о воспитании детей, и никогда нам в
голову не приходило, что все то, что мы говорили, был
ужаснейший вздор. Это не приходило нам в голову потому, что
вздор, который мы говорили, был умный и милый вздор; а в
молодости еще ценишь ум, веришь в него. В молодости все силы
души направлены на будущее, и будущее это принимает такие
разнообразные, живые и обворожительные формы под влиянием
надежды, основанной не на опытности прошедшего, а на
воображаемой возможности счастия, что одни понятные и
разделенные мечты о будущем счастии составляют уже истинное
счастие этого возраста. В метафизических рассуждениях, которые
бывали одним из главных предметов наших разговоров, я любил ту
минуту, когда мысли быстрее и быстрее следуют одна за другой
и, становясь все более и более отвлеченными, доходят, наконец,
до такой степени туманности, что не видишь возможности
выразить их и, полагая сказать то, что думаешь, говоришь
совсем другое. Я любил эту минуту, когда, возносясь все выше и
выше в области мысли, вдруг постигаешь всю необъятность ее и
сознаешь невозможность идти далее.
Как-то раз, во время масленицы, Нехлюдов был так занят
разными удовольствиями, что хотя несколько раз на день заезжал
к нам, но ни разу не поговорил со мной, и меня это так
оскорбило, что снова он мне показался гордым и неприятным
человеком. Я ждал только случая, чтобы показать ему, что
нисколько не дорожу его обществом и не имею к нему никакой
особенной привязанности.
В первый раз, как он после масленицы снова хотел
разговориться со мной, я сказал, что мне нужно готовить уроки,
и ушел на верх; но через четверть часа кто-то отворил дверь в
классную, и Нехлюдов подошел ко мне.
- Я вам мешаю? - сказал он.
- Нет, - отвечал я, несмотря на то, что хотел сказать, что
у меня действительно есть дело.
- Так отчего же вы ушли от Володи? Ведь мы давно с вами не
рассуждали. А уж я так привык, что мне как будто чего-то
недостает.
Досада моя прошла в одну минуту, и Дмитрий снова стал в
моих глазах тем же добрым и милым человеком.
- Вы, верно, знаете, отчего я ушел? - сказал я.
- Может быть, - отвечал он, усаживаясь подле меня, - но
ежели я и догадываюсь, то не могу сказать отчего, а вы так
можете, - сказал он.
|
|
|
|