- Любуйтесь на ваше дело, - сказал St.-Jerome, уводя меня
на верх. "Боже мой, что я наделал! какой я ужасный
преступник!"
Только что St.-Jerome, сказав мне, чтобы я шел в свою
комнату, спустился вниз, - я, не отдавая себе отчета в том,
что я делаю, побежал по большой лестнице, ведущей на улицу.
Хотел ли я убежать совсем из дома или утопиться, не помню;
знаю только, что, закрыв лицо руками, чтобы не видать никого,
я бежал все дальше и дальше по лестнице.
- Ты куда? - спросил меня вдруг знакомый голос. - Тебя-то
мне и нужно, голубчик.
Я хотел было пробежать мимо, но папа схватил меня за руку и
строго сказал:
- Пойдем-ка со мной, любезный! Как ты смел трогать портфель
в моем кабинете, - сказал он, вводя меня за собой в маленькую
диванную. - А? что ж ты молчишь? а? - прибавил он, взяв меня
за ухо.
- Виноват, - сказал я, - я сам не знаю, что на меня нашло.
- А, не знаешь, что на тебя нашло, не знаешь, не знаешь, не
знаешь, не знаешь, - повторял он, с каждым словом потрясая мое
ухо, - будешь вперед совать нос, куда не следует, будешь?
будешь?
Несмотря на то, что я ощущал сильнейшую боль в ухе, я не
плакал, а испытывал приятное моральное чувство. Только что
папа выпустил мое ухо, я схватил его руку и со слезами
принялся покрывать ее поцелуями.
- Бей меня еще, - говорил я сквозь слезы, - крепче,
больнее, я негодный, я гадкий, я несчастный человек!
- Что с тобой? - сказал он, слегка отталкивая меня.
- Нет, ни за что не пойду, - сказал я, цепляясь за его
сюртук. - Все ненавидят меня, я это знаю, но ради бога, ты
выслушай меня, защити меня или выгони из дома. Я не могу с ним
жить, он всячески старается унизить меня, велит становиться на
колени перед собой, хочет высечь меня. Я не могу этого, я не
маленький, я не перенесу этого, я умру, убью себя. Он сказал
бабушке, что я негодный; она теперь больна, она умрет от меня,
я... с... ним... ради бога, высеки... за... что... му... чат.
Слезы душили меня, я сел на диван и, не в силах говорить
более, упал головой ему на колена, рыдая так, что мне
казалось, я должен был умереть в ту же минуту.
- Об чем ты, пузырь? - сказал папа с участием, наклоняясь
ко мне.
- Он мой тиран... мучитель... умру... никто меня не любит!
- едва мог проговорить я, и со мной сделались конвульсии.
Папа взял меня на руки и отнес в спальню. Я заснул.
Когда я проснулся, было уже очень поздно, одна свечка
горела около моей кровати, и в комнате сидели наш домашний
доктор, Мими и Любочка. По лицам их заметно было, что боялись
за мое здоровье. Я же чувствовал себя так хорошо и легко после
двенадцатичасового сна, что сейчас бы вскочил с постели, ежели
бы мне не неприятно было расстроить их уверенность г том, что
я очень болен.
Глава XVII. НЕНАВИСТЬ
Да, это было настоящее чувство ненависти, не той ненависти,
про которую только пишут в романах и в которую я не верю,
ненависти, которая будто находит наслаждение в делании зла
человеку, но той ненависти, которая внушает вам непреодолимое
отвращение к человеку, заслуживающему, однако, ваше уважение,
делает для вас противным его волоса, шею, походку, звук
голоса, все его члены, все его движения и вместе с тем
какой-то непонятной силой притягивает вас к нему и с
беспокойным вниманием заставляет следить за малейшими его
поступками.
|
|
|
|
