Лев Толстой - Ранние повести - Отрочество - Страница 37
  • В начало
  • Библиография
  • Ранние повести
  • Поздние повести
  • Малоизвестные произведения

  • - Видно, в другой раз прийти чайку напиться, - сказал
    Василий шепотом, - до приятного свидания.
    - Ничего, - сказала, подмигивая, Надежа, - я вот пойду
    самовар посмотрю.
    - Да и сделаю ж я один конец, - продолжал Василий, ближе
    подсаживаясь к Маше, как только Надежа вышла из комнаты, -
    либо пойду прямо к графине, скажу: "так и так", либо уж...
    брошу все, бегу на край света, ей-богу.
    - А я как останусь...
    - Одну тебя жалею, а то бы уж даа...вно моя головушка на
    воле была, ей-богу, ей-богу.
    - Что это ты, Вася, мне свои рубашки не принесешь
    постирать, - сказала Маша после минутного молчания, - а то,
    вишь, какая черная, - прибавила она, взяв его за ворот
    рубашки.
    В это время внизу послышался колокольчик бабушки, и Гаша
    вышла из своей комнаты.
    - Ну чего, подлый человек, от нее добиваешься? - сказала
    она; толкая в дверь Василья, который торопливо встал, увидав
    ее. - Довел девку до евтого, да еще пристаешь, видно, весело
    тебе, оголтелый, на ее слезы смотреть. Вон пошел. Чтобы духу
    твоего не было. И чего хорошего в нем нашла? - продолжала она,
    обращаясь к Маше. - Мало тебя колотил нынче дядя за него? Нет,
    все свое: ни за кого не пойду, как за Василья Грускова. Дура!
    - Да и не пойду ни за кого, не люблю никого, хоть убей меня
    до смерти за него, - проговорила Маша, вдруг разливаясь
    слезами.
    Долго я смотрел на Машу, которая, лежа на сундуке, утирала
    слезы своей косынкой, и, всячески стараясь изменять свой
    взгляд на Василья, я хотел найти ту точку зрения, с которой он
    мог казаться ей столь привлекательным. Но, несмотря на то, что
    я искренно сочувствовал ее печали, я никак не мог постигнуть,
    каким образом такое очаровательное создание, каким казалась
    Маша в моих глазах, могло любить Василья.
    "Когда я буду большой, - рассуждал я сам с собой,
    вернувшись к себе на верх, - Петровское достанется мне, и
    Василий и Маша будут мои крепостные. Я буду сидеть в кабинете
    и курить трубку. Маша с утюгом пройдет в кухню. Я скажу:
    "Позовите ко мне Машу". Она придет, и никого не будет в
    комнате... Вдруг войдет Василий и, когда увидит Машу, скажет:
    "Пропала моя головушка!" - и Маша тоже заплачет; а я скажу:
    "Василий! я знаю, что ты любишь ее и она тебя любит, на вот
    тебе тысячу рублей, женись на ней, и дай бог тебе счастья", -
    а сам уйду в диванную". Между бесчисленным количеством мыслей
    и мечтаний, без всякого следа проходящих в уме и воображении,
    есть такие, которые оставляют в них глубокую чувствительную
    борозду; так что часто, не помня уже сущности мысли, помнишь,
    что было что-то хорошее в голове, чувствуешь след мысли и
    стараешься снова воспроизвести ее. Такого рода глубокий след
    оставила в моей душе мысль о пожертвовании своего чувства в
    пользу счастья Маши, которое она могла найти только в
    супружестве с Васильем.




    Глава XIX. ОТРОЧЕСТВО


    Едва ли мне поверят, какие были любимейшие и постояннейшие
    предметы моих размышлений во время моего отрочества, - так как
    были несообразны с моим возрастом и положением.
    Карта сайта 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
    ..:.:.:: © 2010 ::.:.:..
    Hosted by uCoz