Хлопотунья хозяйка
отворяет скрипящие ворота, выгоняет задумчивых коров на улицу,
по которой уже слышны топот, мычание и блеяние стада, и
перекидывается словечком с сонной соседкой. Филипп, с
засученными рукавами рубашки, вытягивает колесом бадью из
глубокого колодца, плеская светлую воду, выливает ее в дубовую
колоду, около которой в луже уже полощутся проснувшиеся утки;
и я с удовольствием смотрю на значительное, с окладистой
бородой, лицо Филиппа и на толстые жилы и мускулы, которые
резко обозначаются на его голых мощных руках, когда он делает
какое-нибудь усилие.
За перегородкой, где спала Мими с девочками и из-за которой
мы переговаривались вечером, слышно движенье. Маша с
различными предметами, которые она платьем старается скрыть от
нашего любопытства, чаще и чаще пробегает мимо нас, наконец
отворяется дверь, и нас зовут пить чай.
Василий, в припадке излишнего усердия, беспрестанно вбегает
в комнату, выносит то то, то другое, подмигивает нам и
всячески упрашивает Марью Ивановну выезжать ранее. Лошади
заложены и выражают свое нетерпение, изредка побрякивая
бубенчиками; чемоданы, сундуки, шкатулки и шкатулочки снова
укладываются, и мы садимся по местам. Но каждый раз в бричке
мы находим гору вместо сидения, так что никак не можем понять,
как все это было уложено накануне и как теперь мы будем
сидеть; особенно один ореховый чайный ящик с треугольной
крышкой, который отдают к нам в бричку и ставят под меня,
приводит меня в сильнейшее негодование. Но Василий говорит,
что это обомнется, и я принужден верить ему.
Солнце только что поднялось над сплошным белым облаком,
покрывающим восток, и вся окрестность озарилась
спокойно-радостным светом. Все так прекрасно вокруг меня, а на
душе так легко и спокойно... Дорога широкой, дикой лентой
вьется впереди, между полями засохшего жнивья и блестящей
росою зелени; кое-где при дороге попадается угрюмая ракита или
молодая березка с мелкими клейкими листьями, бросая длинную
неподвижную тень на засохшие глинистые колеи и мелкую зеленую
траву дороги... Однообразный шум колес и бубенчиков не
заглушает песен жаворонков, которые вьются около самой дороги.
Запах съеденного молью сукна, пыли и какой-то кислоты, которым
отличается наша бричка, покрывается запахом утра, и я чувствую
в душе отрадное беспокойство, желание что-то сделать - признак
истинного наслаждения.
Я не успел помолиться на постоялом дворе; но так как уже не
раз замечено мною, что в тот день, в который я по каким-нибудь
обстоятельствам забываю исполнить этот обряд, со мною
случается какое-нибудь несчастие, я стараюсь исправить свою
ошибку: снимаю фуражку, поворачиваясь в угол брички, читаю
молитвы и крещусь под курточкой так, чтобы никто не видал
этого. Но тысячи различных предметов отвлекают мое внимание, и
я несколько раз сряду в рассеянности повторяю одни и те же
слова молитвы.
Вот на пешеходной тропинке, вьющейся около дороги,
виднеются какие-то медленно движущиеся фигуры: это богомолки.
|
|
|
|
