- А где
флакончик? непременно ты.
- Нечаянно уронил; он и разбился, что ж за беда?
- Сделай милость, никогда не смей прикасаться к моим вещам,
- сказал он, составляя куски разбитого флакончика и с
сокрушением глядя на них.
- Пожалуйста, не командуй, - отвечал я. - Разбил так
разбил; что ж тут говорить!
И я улыбнулся, хотя мне совсем не хотелось улыбаться.
- Да, тебе ничего, а мне чего, - продолжал Володя, делая
жест подергивания плечом, который он наследовал от папа, -
разбил, да еще и смеется, этакой несносный мальчишка!
- Я мальчишка; а ты большой да глупый.
- Не намерен с тобой браниться, - сказал Володя, слегка
отталкивая меня, - убирайся.
- Не толкайся!
- Убирайся!
- Я тебе говорю, не толкайся!
Володя взял меня за руку и хотел оттащить от стола; но я
уже был раздражен до последней степени: схватил стол за ножку
и опрокинул его. "Так вот же тебе!" - и все фарфоровые и
хрустальные украшения с дребезгом полетели на пол.
- Отвратительный мальчишка!.. - закричал Володя, стараясь
поддержать падающие вещи.
"Ну, теперь все кончено между нами, - думал я, выходя из
комнаты, - мы навек поссорились".
До вечера мы не говорили друг с другом; я чувствовал себя
виноватым, боялся взглянуть на него и целый день не мог ничем
заняться; Володя, напротив, учился хорошо и, как всегда, после
обеда разговаривал и смеялся с девочками.
Как только учитель кончал класс, я выходил из комнаты: мне
страшно, неловко и совестно было оставаться одному с братом.
После вечернего класса истории я взял тетради и направился к
двери. Проходя мимо Володи, несмотря на то, что мне хотелось
подойти и помириться с ним, я надулся и старался сделать
сердитое лицо. Володя в это самое время поднял голову и с чуть
заметной, добродушно-насмешливой улыбкой смело посмотрел на
меня. Глаза наши встретились, и я понял, что он понимает меня
и то, что я понимаю, что он понимает меня; но какое-то
непреодолимое чувство заставило меня отвернуться.
- Николенька! - сказал он мне самым простым, нисколько не
патетическим голосом, - полно сердиться. Извини меня, ежели я
тебя обидел.
И он подал мне руку.
Как будто, поднимаясь все выше и выше, что-то вдруг стало
давить меня в груди и захватывать дыхание; но это продолжалось
только одну секунду: на глазах показались слезы, и мне стало
легче.
- Прости... ме...ня, Вол...дя! - сказал я, пожимая его
руку.
Володя смотрел на меня, однако, так, как будто никак не
понимал, отчего у меня слезы на глазах...
Глава VI. МАША
Но ни одна из перемен, происшедших в моем взгляде на вещи,
не была так поразительна для самого меня, как та, вследствие
которой в одной из наших горничных я перестал видеть слугу
женского пола, а стал видеть женщину, от которой могли
зависеть, в некоторой степени, мое спокойствие и счастие.
С тех пор как помню себя, помню я и Машу в нашем доме, и
никогда, до случая, переменившего совершенно мой взгляд на нее
и про который я расскажу сейчас, - я не обращал на нее ни
малейшего внимания.
|
|
|
|
