Я прилег на свою
постель, но Карл Иваныч, прежде строго запрещавший делать это,
ничего не сказал мне, и мысль, что он больше не будет ни
бранить, ни останавливать нас, что ему нет теперь до нас
никакого дела, живо припомнила мне предстоящую разлуку. Мне
стало грустно, что он разлюбил нас, и хотелось выразить ему
это чувство.
- Позвольте, я помогу вам, Карл Иваныч, - сказал я, подходя
к нему.
Карл Иваныч взглянул на меня и снова отвернулся, но в
беглом взгляде, который он бросил на меня, я прочел не
равнодушие, которым объяснял его холодность, но искреннюю,
сосредоточенную печаль.
- Бог все видит и все знает, и на все его святая воля, -
сказал он, выпрямляясь во весь рост и тяжело вздыхая. - Да,
Николенька, - продолжал он, заметив выражение непритворного
участия, с которым я смотрел на него, - моя судьба быть
несчастливым с самого моего детства и по гробовую доску. Мне
всегда платили злом за добро, которое я делал людям, и моя
награда не здесь, а оттуда, - сказал он, указывая на небо. -
Когда б вы знали мою историю и все, что я перенес в этой
жизни!.. Я был сапожник, я был солдат, я был дезертир, я был
фабрикант, я был учитель, и теперь я нуль! и мне, как сыну
божию, некуда преклонить свою голову, - заключил он и, закрыв
глаза, опустился в свое кресло.
Заметив, что Карл Иваныч находился в том чувствительном
расположении духа, в котором он, не обращая внимания на
слушателей, высказывал для самого себя свои задушевные мысли,
я, молча и не спуская глаз с его доброго лица, сел на кровать.
- Вы не дитя, вы можете понимать. Я вам скажу свою историю
и все, что я перенес в этой жизни. Когда-нибудь вы вспомните
старого друга, который вас очень любил, дети!..
Карл Иваныч облокотился рукою о столик, стоявший подле
него, понюхал табаку и, закатив глаза к небу, тем особенным,
мерным горловым голосом, которым он обыкновенно диктовал нам,
начал так свое повествование:
- Я был нешаслив ишо во чрева моей матрри. Das Ungluck
verfolgte mich schon im Scosse meiner Mutter! - повторил он
еще с большим чувством.
Так как Карл Иваныч не один раз, в одинаковом порядке,
одних и тех же выражениях и с постоянно неизменяемыми
интонациями, рассказывал мне впоследствии свою историю, я
надеюсь передать ее почти слово в слово; разумеется, исключая
неправильности языка, о которой читатель может судить по
первой фразе Была ли это действительно его история или
произведение фантазии, родившееся во время его одинокой жизни
в нашем доме, которому он и сам начал верить от частого
повторения, или он только украсил фантастическими фактами
действительные события своей жизни - не решил еще я до сих
пор. С одной стороны, он с слишком живым чувством и
методическою последовательностью, составляющими главные
признаки правдоподобности, рассказывал свою историю, чтобы
можно было не верить ей; с другой стороны, слишком много было
поэтических красот в его истории; так что именно красоты эти
вызывали сомнения.
|
|
|
|