Когда, окончив
пьесу, Любочка подошла к нему с вопросом: "Хорошо ли?", он
молча взял ее за голову и стал целовать в лоб и глаза с такою
нежностию, какой я никогда не видывал от него.
- Ах, бог мой! ты плачешь! - вдруг сказала Любочка,
выпуская из рук цепочку его часов и уставляя на его лицо свои
большие удивленные глаза. - Прости меня, голубчик папа, я
совсем забыла, что это мамашина пьеса.
- Нет, друг мой, играй почаще, - сказал он дрожащим от
волнения голосом, - коли бы ты знала, как мне хорошо поплакать
с тобой...
Он еще раз поцеловал ее и, стараясь пересилить внутреннее
волнение, подергивая плечом, вышел в дверь, ведущую через
коридор в комнату Володи.
- Вольдемар! скоро ли ты? - крикнул он, останавливаясь
посреди коридора. В это самое время мимо него проходила
горничная Маша, которая, увидав барина, потупилась и хотела
обойти его. Он остановил ее.
- А ты все хорошеешь, - сказал он, наклонясь к ней.
Маша покраснела и еще более опустила голову.
- Позвольте, - прошептала она.
- Вольдемар, что ж, скоро ли? - повторил папа, подергиваясь
и покашливая, когда Маша прошла мимо и он увидал меня...
Я люблю отца, но ум человека живет независимо от сердца и
часто вмещает в себя мысли, оскорбляющие чувство, непонятные и
жестокие для него. И такие мысли, несмотря на то, что я
стараюсь удалить их, приходят мне...
Глава XXIII. БАБУШКА
Бабушка со дня на день становится слабее; ее колокольчик,
голос ворчливой Гаши и хлопанье дверями чаще слышатся в ее
комнате, и она принимает нас уже не в кабинете, в
вольтеровском кресле, а в спальне, в высокой постели с
подушками, обшитыми кружевами. Здороваясь с нею, я замечаю на
ее руке бледно-желтоватую глянцевую опухоль, а в комнате
тяжелый запах, который пять лет тому назад слышал в комнате
матушки. Доктор три раза в день бывает у нее, и было уже
несколько консультаций. Но характер, гордое и церемонное
обращение ее со всеми домашними, а в особенности с папа,
нисколько не изменились; она точно так же растягивает слова,
поднимает брови и говорит: "Мой милый".
Но вот несколько дней нас уже не пускают к ней, и раз утром
St.-Jerome, во время классов, предлагает мне ехать кататься с
Любочкой и Катенькой Несмотря на то, что, садясь в сани, я
замечаю, что перед бабушкиными окнами улица устлана соломой и
что какие-то люди в синих чуйках стоят около наших ворот, я
никак не могу понять, для чего нас посылают кататься в такой
неурочный час. В этот день, во все время катанья, мы с
Любочкой находимся почему-то в том особенно веселом
расположении духа, в котором каждый простой случай, каждое
слово, каждое движение заставляют смеяться.
Разносчик, схватившись за лоток, рысью перебегает через
дорогу, и мы смеемся. Оборванный ванька галопом, помахивая
концами вожжей, догоняет наши сани, и мы хохочем. У Филиппа
зацепился кнут за полоз саней; он, оборачиваясь, говорит:
"Эх-ма", - и мы помираем со смеху.
|
|
|
|
