А
предавался этому только настолько, насколько это было необходимо для
физического здоровья и умственной свободы, как он говорил. Началось это с
шестнадцати лет. И до сих пор шло благополучно. Благополучно в том смысле,
что ои не предался разврату, по увлекся пи разу и не был ни разу болеп.
Была у него в Петербурге сначала швея, потом она испортилась, и он
устроился иначе. И эта сторона была так обеспечена, что не смущала его.
Но вот в деревне он жил второй месяц и решительно не знал, как ему
быть. Невольное воздержание начинало действовать на пего дурно. Неужели
ехать в город из-за этого? И куда? Как? Это одно тревожило Евгения
Ивановича, а так как он был уверен, что это необходимо и что ему нужно, ему
действительно становилось нужно, и он чувствовал, что он не свободен и что
он против воли провожает каждую молодую женщину глазами.
Он считал нехорошим у себя в своей деревне сойтись с женщиной или
девкой. Он знал по рассказам, что и отец его и дед в этом отношении
совершенно отделились от других помещиков того времени и дома не заводили у
себя никогда никаких шашен с крепостными, и решил, что этого он не сделает;
но потом, все более и более чувствуй себя связанным и с ужасом представляя
себе то, что с ним может быть в городишке, и сообразив, что теперь не
крепостные, он решил, что можно и здесь. Только бы сделать это так, чтобы
никто не знал, и не для разврата, а только для здоровья, так говорил он
себе. И когда on решил это, ему стало еще беспокойнее; говоря с старостой,
с мужиками, с столяром, ои невольно наводил разговор на женщин и, если
разговор заходил о женщинах, то задерживал на этом. На женщин же он
приглядывался больше и больше.
III
Но решить дело самому с собой было одно, привести же его в исполнение
было другое. Самому подойти к женщине невозможно. К какой? где? Надо через
кого-нибудь, но к кому обратиться?
Случилось ему раз зайти напиться в лесную караулку. Сторожем был
бывший охотник отца. Евгений Иванович разговорился с ним, и сторож стал
рассказывать старинные истории про кутежи на охоте. И Евгению Ивановичу
пришло в голову, что хорошо бы было здесь, в караулке или в лесу, устроить
это. Он только не знал как, и возьмется ли за это старый Данила. "Может
быть, он ужаснется от такого предложения, и я осрамлюсь, а может, очень
просто согласится". Так он думал, слушая рассказы Данилы. Данила
рассказывал, как они стояли в отъезжем ноле у дьячихи и как Пряничпикову он
привел бабу. "Можно", - подумал Евгений.
- Ваш батюшка, царство небесное, этими глупостями не займался.
"Нельзя", - подумал Евгений, но, чтобы исследовать, сказал:
- Как же ты такими делами нехорошими занимался?
- А что же тут худого? И она рада и мой Федор Захарыч
довольиы-иредовольны. Мне рубль. Ведь как же и быть ему-то? Тоже живая
кость.
|
|
|
|
