II мысль о том, что он откроет свою тайну дядюшке, которого
он не уважал, мысль о том, что он покажется ему в самом невыгодном свете,
унизится перед ним, была ему приятна. Он чувствовал себя мерзким,
виноватым, и ему хотелось наказать себя.
- Говори, мой друг, ты знаешь, как я тебя полюбил, - заговорил
дядюшка, видимо очень довольный и тем, что есть секрет, и что секрет
постыдный, и что секрет этот ему сообщат, и что он может быть полезен.
- Прежде всего я должен сказать, что я мерзавец и негодяй, подлец,
именно подлец.
- Ну, что ты, - надуваясь горлом, начал дядюшка.
- Да как же не мерзавец, когда я, Лизин муж, Лизин! - надо ведь знать
ее чистоту, любовь, - когда я, ее муж, хочу изменить ей с бабой?
- То есть отчего же ты хочешь? Ты не изменил ей?
- Да, то есть все равно что изменил, потому что это не от меня
зависело. Я готов был. Мне помешали, а то я теперь бы... теперь бы. Я не
знаю, что бы я сделал.
- Но позволь, ты объясни мне...
- Ну, да вот. Когда я был холостым, я имел глупость войти в сношения с
женщиной здесь, из нашей деревпи. То есть, как я встречался с ней в лесу, в
поле...
- И хорошенькая? - сказал дядюшка.
Евгений поморщился от этого вопроса, по ему так нужна была помощь
внешняя, что он как будто не слышал его и продолжал:
- Ну, я думал, что это так, что я перерву и все кончится. Я и перервал
еще до женитьбы и почти год и не видал и не думал о ней, - Евгению самому
странно было себя слушать, слушать описание своего состояния, - -потом
вдруг, уж я не знаю отчего, - право, ипогда веришь в привороты, - я увидал
ее, и червь залез мне а сердце - гложет меня. Я ругаю себя, понимая весь
ужас своего поступка, то есть того, который я всякую минуту могу сделать, и
сам иду на это, и если не сделал, то только бог меня спасал. Вчера я шел к
ней, когда Лиза позвала меня.
- Как, в дождь?
- Да, я измучался, дядюшка, и решил открыться вам и просить вашей
помощи.
- Да, разумеется, в своем именье это нехорошо. Узнают. Я понимаю, что
Лиза слаба, надо жалеть ее, но зачем в своем именье?
Опять Евгений постарался не слыхать того, что говорил дядюшка, и
приступил скорее к сущности дела.
- Да вы спасите меня от себя. Я вас вот о чем прошу. Нынче мне
помешали случайно, но завтра, в другой раз мне не помешают. И она знает
теперь. Не пускайте меня одного.
- Да, положим, - сказал дядюшка. - Но неужели ты так влюблен?
- Ах, совсем не то. Это не то, это какая-то сила ухватила меня и
держит. Я не знаю, что делать. Может быть, я окрепну, тогда...
- Ну вот и выходит по-моему, - сказал дядюшка, - Поедемте-ка в Крым.
- Да, да, поедемте, а пока я буду с вами, буду говорить вам.
XVIII
То, что Евгений доверил дядюшке свою тайну и, главное, те мучения
совести и стыда, которые он пережил после того дождливого дня, отрезвили
его.
|
|
|
|
